Скажу прежде всего от себя: я ужасно рад за замечательную писательницу Светлану Алексиевич и за всех нас, и поздравляю ее от всей души, даже если сама премия в последнее время страшно вырождается. Таких моральных авторитетов среди писателей, как Алексиевич, в мире остались считанные единицы.
Для русской литературы — это шестой Нобель. Из предыдущих пяти только Иван Бунин является для меня незыблемым моральным авторитетом. В отношении Солженицына и Бродского есть серьезные оговорки. Что же касается Пастернака с Шолоховым, то это два подонка.
Кто из современных русских писателей, кроме Алексиевич, дал слово маленькому человечку, растаптываемому в жерновах зверской российской истории? Навскидку могу вспомнить только Людмилу Петрушевскую.
#Алексиевич удостоена Нобелевской премии «за полифоничное описание человеческих страданий и храбрости в наше время».
Русские писатели давно уже не получали Нобелевских премий по литературе. Почему – спорят даже на сайте The Question. Но в этом году, пожалуй, впервые за пару десятилетий российская публика напряженно следила за объявлением лауреата. Интерес подхлестнули букмекеры, объявившие главным фаворитом в этом году Светлану Алексиевич. О белорусской писательнице многие в России – и те, кто ей симпатизируют, и недруги – рассуждают как о «своей».
Сообщает Focus:
На первом месте в списке британской букмекерской конторы Ladbrokes — белорусская писательница Светлана Алексиевич, автор исследований «У войны не женское лицо», «Цинковые мальчики» и «Чернобыльская молитва». С начала нулевых Алексиевич живет в Западной Европе, а в фавориты Нобелевской премии по литературе попала в 2013 году, когда вышла ее книга «Время секонд-хенд», причем сразу на третье место.
С тех пор тройку лидеров Алексиевич не покидала, а сейчас ее шансы на получение награды брокеры оценивают как 5/1.
Более развернуто о том, почему он будет «болеть» за Алексиевич, написал Борис Минаев:
Ну вот тут пишут, что завтра объявят Нобелевскую премию по литературе и больше всего шансов у Алексиевич.
Буду страшно рад за нее и вообще за русскую литературу в целом. Но вот в этом все и дело. Россия (ее литературная общественность) активно готовится к тому, чтобы сказать (вместо того чтобы порадоваться): нет, она не наша. Она не наш писатель. Она вообще не умеет писать. Ей, мол, дали премию за политику. То есть готовится акция «Солженицын-2» или «Пастернак-2», да, без репрессий, высылок и исключений, но по сути то же самое. И это мерзко. Это очень мерзко сознавать.
К сожалению, активную роль в этом сыграла хорошая в общем-то Катя Гордеева со своим хорошим интервью на хорошем сайте «Медуза». Так бывает, хорошие ребята делают очень плохие вещи.
Что я имею в виду – поддержка мифа о том, что Алексиевич совсем не знают в России. Так и начинается беседа, там практически первый вопрос – «Вас совсем не знают, или очень мало знают в России…», как-то так, и дальше понеслось.
Невероятная чушь. <…>
Алексиевич стала популярным писателем у нас в стране еще в советское время. Книга «У войны не женское лицо» стала бестселлером еще до перестройки. «Цинковые мальчики» и «Чернобыльская молитва» были напечатаны в перестройку многосот-тысячными тиражами. <…>
Короче говоря, С. Алексиевич до середины 90=х была у нас в стране признанным живым классиком.(Да и сейчас не забыта – я был на ее выступлении на Нон-фикшн в ЦДХ в декабре. Там просто тьма народа была и десятки записок и вопросов).
Но что же произошло потом?
А потом произошла — как пишет Минаев — некая провинциализация русской литературной жизни. То есть, она вроде бы и есть, и даже — о, радость! — существует практически автономно от властей. Но вот, например, известная и популярная в Европе Алексиевич в нее «не вписалась». И теперь ей «завидуют».
В «остальном» мире эти книжки – на виду, на гребне успеха, они создают книжную моду. Одна из самых почетных премий мира – Пулитцеровская, присуждается как раз за такое (дочитав до этого места, я подумал: у них — Пулитцеровская, у нас — Путлеровская — lussien). Местечковый пока что и чересчур локальный характер нашей литературы проявляется и в отсутствии нон-фикшн-прозы в том числе.
Но дело вовсе не в этом. Я просто пытаюсь понять природу этих ядовитых слюней. Может, это просто зависть к премии мира немецких книготорговцев, к премии Ремарка, к национальной премии критики США, к другим международным премиям, их она получила больше десятка? Ограниченность, непонимание природы жанра? «Ее не знают в России». Да нет, ребята, это нас не знают в России. Вот в чем беда. Вот в чем причина. <…>
…И если эта провинциальная неприязнь к чужаку, который «случайно» зашел в наш двор, и желание устроить ему темную, все же здесь победит, это будет позор на весь мир.
Литераторы из «либерального» лагеря желали Алексиевич победы.
Господин Минаев, согласна с каждым Вашим словом — редко у нас так бывает…. Светлана Алексиевич — один из самых сильных литераторов на постсоветском пространстве. И, конечно, множество людей знает и глубоко уважает ее давным -давно. Думаю — где бы о ней написать — чтоб слышно было…
Их идейные противники, напротив, негодуют: Алексиевич уж точно не адепт российских властей и их концепции «русского мира». Летом этого года — когда многие уже писали, что она имеет большие шансы на «Нобелевку» — на нее обрушился в «Свободной прессе» сам Владимир Бондаренко. За «русофобию», конечно.
Якобы белорусская писательница Светлана Алексиевич нынче ездит по всей Европе и митингует против Владимира Путина. По сути, она призывает к войне с Россией. Проблемы Беларуси ее мало интересуют, ибо и Европа ничего не знает о Беларуси, а быть маленькой белорусской диссиденткой Алексиевич не хочется. Она спит и видит, чтобы ее и впрямь выдвинули вновь на Нобелевскую премию. И даже присудили ее. <…>
Дышит белорусским воздухом, а пишет с ненавистью о России и русском народе. Зачем?
Видимо, ей натовские хозяева объяснили: чтобы всерьез претендовать на Нобелевскую премию, ей надо жить там, в Беларуси. А писать о России, куда Алексиевич регулярно ездит.
И ведь, я понимаю, что это делается всерьез, и вполне может быть, что лютая русофобка впрямь получит Нобелевскую премию по литературе.
Ну и так далее.
Дмитрий Ольшанский
она правда ужасная. Она состоит из общих мест, ни одного живого слова. Плачется о гуманизме и ноль внимания к Донбассу, где кое-кто пострадал прямо сейчас. Улицкая, просто копия Улицкой.
Холмогоров Егор
В общем есть предчувствие, что наши недрузья решили в третий раз провернуть трюк «потравим русачков с помощью нобелевской премии их же писателю» вручив Нобеля Алексиевич.
Вариант идеальный.
Украинка (скачем дальше). Гражданка Белоруссии, живущая на Западе, но не оппозиционерка (поддержим еврогейский выбор Батьки). Пишет на русском при этом противница Крымнашизма (А ну-ка всем немедленно в строй и любить, любить новую звезду русской словесности (кроме «У войны не женское лицо» у нас ее плохо помнят), платить и каяться). Профит.
В общем, многоходовочка — опять Ротшильды (или Рокфеллеры?) всех переиграли.
На противоположной баррикаде — Олег Кашин.
В «Слоне» он пишет о том, что русскому народу нужен антипутинский моральный авторитет — притом непререкаемый (самого Кашина за «Письмо вождям» ведь многие ругали — мол, не по праву занял место Солженицына). И Алексиевич на эту роль подходит:
Русский нобелевский лауреат по литературе – это не просто очередной коллега Марио Варгаса Льосы и Эльфриды Элинек. Это коллега Солженицына и Пастернака, «один царь в Зимнем, другой в Ясной Поляне», даром что яснополянскому царю премии в свое время не досталось. В 2015 году русский нобелевский лауреат по литературе – это будет абсолютный моральный авторитет, тем более абсолютный, что в России 2015 года конкурс моральных авторитетов давно закрыт по неявке одних участников и в связи с дисквалификацией других. Нам сейчас катастрофически не хватает национального духовного лидера, способного противостоять Путину, но это полбеды – вторая половина состоит в том, что нам не хватает духовного лидера со справкой, которая бы позволяла ему игнорировать неизбежную ревность и недовольство остальных претендентов, и Нобелевская премия в российской традиции – единственная справка такого рода, которая действительно работает.
Есть, конечно, возражения:
George Okromchedlishvili
Может стоит вообще отойти от этого поиска «абсолютных моральных авторитетов»?
Но главный вопрос — почему, собственно, Алексиевич нужно рассматривать в контексте русской культуры и российской общественной жизни, если родилась она на Украине, живет в Белоруссии и гражданкой РФ не является. Кашина, как водится, обвинили в шовинизме:
Anton Razmakhnin
А сама С. А. считает себя частью русского мира)?
Андрей Ивко @shadowforworld 8. Okt.Übersetzung anzeigen
@SlonMagazine @tvrain Фекалии льются и льются.. неужели на подобное дают гранты? кем могла БЫ — чекатилой убивающей соседей с тем же успехом
Горяинов Александр @xxgorianxx 8. Okt.
@shadowforworld @SlonMagazine @tvrain в это время чекатилы очень востребованы и задают политические тренды.. Это уже все поняли..
Цыган, но русский @Russkiy_Cigan 21 Std.
@AltePute учитывая то,что эти понятия пытаются использовать либеральные пи#оры в интересах других стран, то стоит это выяснить.
Akaba @iakaba
@Yacevi4 @KSHN а что Алексиевич белоруска? Она же в Ивано-Франковске родилась, украинцам свой Нобелевский лауреат сейчас нужнее всех
zabstamp @zabstamp
Ну вот в полку великих русских писателей прибыло.Только Достоевского перечитал,Тургенева,Куприна,а уже Алексиевич.Сама то знает,что русская?
Ну, и т.д., Вы поняли).
Кашин в ответ выложил в бесплатный доступ часть статьи из-под замка:
Поскольку трудящиеся начали беситься, процитирую фрагмент платной части:
По крайней мере, не менее важно то, что Светлана Алексиевич не имеет вообще никакого отношения к нынешней Российской Федерации. Она никогда в ней не жила, она свободна от партийных и групповых обязательств и ограничений, наложенных разной силы обстоятельствами на всех других игроков на русском культурном поле от Улицкой до Сорокина и от Лимонова до Рубинштейна. <…>Учителя Алексиевич Адамович и Быков — безусловно, это русская культура, и сама Алексиевич сегодня воплощает все черты того «русского мира», каким он должен был бы быть, если бы в его развитие в прошлом году не вмешался Путин. С Нобелевской премией Алексиевич сегодня же сможет претендовать на лидерство в альтернативном русском мире — в том, где слово «люди» пишется с большой буквы, где нет ценности выше, чем человеческая жизнь, и где Европа — не содомский заповедник греха, а родной дом для всякого человека русской культуры. Да, скорее всего, сама Алексиевич станет против этого возражать, и наверняка она произнесет много слов о том, что она именно белорусский писатель и человек, которого интересует прежде всего будущее родной страны, но тут уже сам язык окажется сильнее желания писателя.
И есть те, кто с ним согласен:
Я не самый большой любитель ее творчества и мне не нравится инфантильный антисоветизм в качестве фундамента эстетической позиции. Но за многое я ее очень уважаю, и — главное — я буду просто невыразимо счастлива, если премию получит автор, пишущий по-русски (да при этом еще и живущий за пределами России) — мне кажется, для нас всех это было бы бесконечно важно и подарило бы надежду.
В общем, о политике в связи с Алексиевич пишут больше, чем о литературе. С другой стороны, жанр ее книг обязывает, наверное. У кого-то, впрочем, есть претензии эстетические:
а вы читали книги светланы алексиевич? мне кажется, как писатель она ужасна.
Из того, что я помню: я читала «Чернобыльскую молитву» в 1998 году. Трудно тут рассуждать о слоге, о писательском мастерстве — там, как мне помнится, в основном были интервью, точнее даже монологи. Так как у меня тогда еще была неокрепшая психика, я очень плакала и на несколько дней лишилась сна. До сих пор помню из этой книги многое
Хорошо помню тот мартовский день 1984, когда моя мама, работавшая в «Прогрессе», познакомила меня со Светланой Алексиевич, чью книгу «У войны не женское лицо» (уже занимавшую почетное место в нашей домашней библиотеке) она готовила для зарубежного издания. И хорошо помню, что я, тогда студент I курса, прекрасно понимал, с кем имею честь знакомиться. А кто ничего знать не хочет, того ничем не убедишь.
Убедительный Николай Кононов на Кольте отвечает на вопрос, почему Алексиевич надо знать:
Потому что это тот самый русскоязычный писатель, интересный читателям обоих полушарий Земли, по которому тоскуют все, кто переживает за величие национальной литературы и устал от назначенного на эту должность Сорокина. <…>
Потому что взгляд Алексиевич — это взгляд русского писателя, который явился в Европу-Америку не на рандеву или ярмарку хабара с артефактами, подрезанными в Зоне, а на разговор о человеке — по гамбургскому счету, наравне с Шаламовым, Франклом, Арендт, Зимбардо.
Потому что она дает голос хору маленьких людей, переживших главные катастрофы века, — и собирает номера этого хора в концерты, чего не делает никто. Травмированные, обиженные историей, брошенные в пыльный угол оказались ненужными литературе бестселлеров — разве как элемент топлива для хита. Последовательно заниматься маленьким человеком и его чувствам, душой всю жизнь, оставаясь вне кадра, — не богатый, но крайне важный путь. Монтировать чужие голоса в свою картину придумала не Алексиевич, но масштаб использования этого приема и ее писательская integrity вызывают уважение.
Наконец, слово — самой Алексиевич. В «Афише» накануне вышло большое интервью Юрия Сапрыкина с ней, скорее подтверждающее правоту Кашина — Алексиевич действительно говорит в нем обо всем постсоветском мире как пережившем одну и ту же травму. Речь в интервью идет главным образом о 90-х годах.
К 90-м, я думаю, страна не была готова. Как она не была готова к 1917 году, так она не была готова к перестройке. У меня такой жанр — если Золя говорил: «Я — человек-перо», то я — человек-ухо. Так вот, это в 90-е все время было слышно: мы говорим — народ молчит. Сейчас он заговорил — стало страшно. А в 90-е он молчал, потому что не был готов к тому, что мы говорили.
Вот еще один актуальный отрывок:
— В книге «Время секонд хэнд» как раз больше всего поражают истории беженцев, людей, которые вынуждены были бежать в Россию из бывших союзных республик, — поражают, потому что в 90-е эта тема вообще отсутствовала в общественном сознании. То есть людей все позднесоветские годы учили, что чужой беды не бывает, а тут оказалось, что бывает, и даже прекрасно, что она чужая, и к нам она не должна иметь никакого отношения. <…>
— Наверное, это то, что осталось после советской власти, то, о чем говорил Шаламов, — что лагерь развращает и палача, и жертву. Это развращенное сознание, даже университетский диплом от этого не защищает. И это мы сейчас видим в полной мере. Легкость, с которой люди поддаются на самые примитивные уловки. Когда Путин выходит под камеры с голым торсом, можно подшучивать над этим. Но когда он начинает говорить, это же язык зэка! И у нас, когда Лукашенко начинает говорить, это язык председателя колхоза. Это не значит, что в Европе все такие хорошие, но для меня было открытием, что там есть четкие правила, которые нельзя преступить. Я читала, как известная московская журналистка, не буду называть ее фамилию, писала: «Мужчина с деньгами — это особый мужчина, это особый запах, особое все». Я представила, что бы было, если бы она подобное в европейском издании опубликовала. Ее бы завтра не было на работе, никто бы руки ей не подал.
Упомянутое выше интервью Алексиевич Катерине Гордеевой на «Медузе» вышло несколькими днями раньше.
— Ощущения от России сейчас крайне тяжелые. Еще и потому, что сложно понять, о каком меньшинстве вы, например, говорите. У меня нет ощущения, что по главным вопросам интеллигенция, интеллектуалы в России думают как-тоболее-менее одинаково. Что есть какая-то общая, единая позиция. Нет никаких интеллектуалов. Все разделены и разобщены.
— С какими конкретно интеллектуалами вы, Светлана Алексиевич, разобщены?
— Ну как. Вот, например, есть я. А есть — [Захар] Прилепин. Он претендует на роль элиты, он писатель. И у него огромное количество поклонников в том же фейсбуке. Они следят за каждым его движением, каждой мыслью, значит он влияет. <…>
. Но даже если не переходить совсем уж на другую сторону, либеральной интеллигенции, которая была бы едина,— сейчас почти не осталось. Многие мои либеральные друзья… Знаете что с ними стало? Они все как один вдруг сделались державниками!
— Почему?
— Это, конечно, Веймарский комплекс. Он существует. Россию нельзя долго держать униженной — это очень опасно. Годы унижений, пережитые Россией, не могли пройти бесследно. Пружина должна была разжаться. И разжалась вот так.
Вину за это Алексиевич возлагает и на интеллигенцию:
Я сейчас все больше готова говорить о нашей вине, о вине интеллигенции за провал девяностых. Но это будет очень и очень болезненный разговор. И долгий. И с непредсказуемыми последствиями.
Кстати, упомянутому Прилепину готовы присудить Нобелевскую премию большинство участников опроса на сайте «Год литературы». Алексиевич в этом опросе (в конкуренции, например, Евтушенко, Пелевина или Лимонова) на предпоследнем месте.
Ну а имя лауреата настоящей Нобелевской премии было объявлено ровно в 13 часов по Стокгольмскому времени.
Ну что ж, теперь «нобелизированы» все основные этапы истории русскоязычной культуры новейшего времени: дореволюционный (Бунин) — советский (Шолохов) — антисоветский (Пастернак, Солженицын) — эмигрантский (Бродский) — постсоветский (Алексиевич). Красиво получилось, однако.
Теперь, кажется, можно переставать спорить и начинать гордиться:
Иосиф Сталин @StalinGulag
Смешно белорусы и россияне делят Нобелевского лауреата Светлану Алексиевич. Успокойтесь, у великих писателей нет гражданства. Они люди мира.
1863x.com @1863x
Впервые за всю историю у беларусов появился свой Нобелевский Лауреат! Светлана Алексиевич — ты наша гордость!
В заключение — пара отрывков из С. Алексиевич:
«Обычная коммуналка… Живут вместе пять семей – двадцать семь человек. Одна кухня и один сортир. Две соседки дружат: у одной девочке пять лет, а вторая – одинокая. В коммуналках, обычное дело, следили друг за другом. Подслушивали. Те, у кого комната десять метров, завидовали тем, у кого она двадцать пять метров. Жизнь… она такая… И вот ночью приезжает «черный ворон»… Женщину, у которой маленькая девочка, арестовывают. Перед тем, как ее увели, она успела крикнуть подруге: «Если не вернусь, возьми мою дочку к себе. Не отдавай в детдом». И та забрала ребенка. Переписали ей вторую комнату… Девочка стала звать ее мамой… «мамой Аней»… Прошло семнадцать лет… Через семнадцать лет вернулась настоящая мама. Она целовала руки и ноги своей подруге. Сказки обычно кончаются на этом месте, а в жизни была другая концовка. Без хеппи-энда. При Горбачеве, когда открыли архивы, у бывшей лагерницы спросили: «Вы хотите посмотреть свое дело?» – «Хочу». Взяла она свою папку… открыла… Сверху лежал донос… знакомый почерк… Соседка… «мама Аня»… написала донос… Вы что-нибудь понимаете? Я – нет. И та женщина – она тоже не смогла понять. Пришла домой и повесилась».
«…я была на одних таких похоронах… Хоронили молодого офицера, его привезли из Грозного. Плотное людское кольцо у свежевырытой могилы… Военный оркестр… Все молчали, даже женщины не плакали. Выступал генерал… Все те же слова, что и десять, и пятьдесят, и сто лет назад: о наших границах, о великой России, о мести, о ненависти, о долге. О долге убивать?! И только маленькая девочка беззащитно и наивно вглядывалась в красный гроб: «Папа! Папочка… Куда ты ушёл? Почему ты молчишь? Ты обещал вернуться… Я нарисовала тебе целый альбом… Папа, папочка, где ты?» Даже военный оркестр не мог заглушить её детского недоумения. И вот, как зверька, её отрывают от красного гроба и несут к машине: «Папа… Папочка… Па-а-а…»
Один нормальный человек был среди нас. Ребёнок.
А заговор взрослых продолжался. По древним ритуалам… Клятва. Салют.»