Неисчерпаемых золотых жил не бывает, в медиа — тем более. Однотипные новости приедаются, превращаясь из сенсаций в скучный фон. Даже война, если она длится больше недели, переезжает с первых полос на вторые, потом на четвертые и дальше вглубь.
Становление российской номенклатуры как нового помещичьего класса — это тоже давно не сенсация, а фон. Сейчас уже не вспомнишь, что было первой, исходной сенсацией — наверное, «дача Путина» в Геленджике. С тех пор прошло много лет, и хотя квадрокоптеры Навального по-прежнему исправно кружатся над крышами потаенных усадеб, уже можно с закрытыми глазами угадать, что увидит беспилотная камера. Заповедный уголок среднерусской или черноморской природы, огромная огороженная территория, огромный дворец, как правило, лишенный любых положительных эстетических свойств, и дальше уже по мелочам — домики для уточек, шубохранилища, мараловые хозяйства, гранитные грядки и что там еще было в многочисленных расследованиях от ФБК до РБК. Каждый новый сюжет — не более чем штрих к давно общеизвестному портрету российского правящего класса.
Слово «Рублевка» к середине десятых утратило свой привычный смысл — советский номенклатурный дачный пригород Москвы пережил свой расцвет и уперся в потолок, над которым, как уже ясно, родился и расцвел новый мир. Позднепутинская облачная сверх-Рублевка уже не цельным пятном, а причудливым архипелагом расположилась на карте России. Дальнее Подмосковье и Плес, Валдай и Красная Поляна, наверняка еще какие-то неизведанные места вплоть до Алтая, а теперь и Смоленщина, где корреспонденты «Дождя»обнаружили усадьбы, как предполагается, Вячеслава Володина и его друзей.
Уже понятно, что новый помещичий феномен измеряется не гектарами и не миллиардами рублей — когда строились первые усадьбы, еще можно было говорить о них на языке девелопмента или коррупции, но теперь, когда счет островам нового быта пошел на десятки, это уже метафизика и культура. Герой фильма про «Димона» распределяет свои вина между «горой» и «речкой», и это звучит как география номенклатурного Средиземья, фантастической страны, спрятанной внутри России и незаметной обычным ее обитателям. Вторая Россия, в которой все не как у нас, построена и спрятана за заборами и за белыми пятнами в реестрах недвижимости. Говоря о внутренней эмиграции, мы привыкли иметь в виду себя, бегущих от них в свою частную жизнь, но оказывается, их внутренняя эмиграция устроена точно так же — они бегут в нее от нас.
Маниакальное обустройство номенклатурного быта — важнейшая политическая новость этих лет. Эту новость можно истолковать как свидетельство неизбежности очень долгого застоя, предстоящего России — если они так тщательно окапываются, то, очевидно, они намерены оставаться хозяевами нашей страны максимально долго, иначе бы сидели на казенных дачах, а обустраивались на теплых морях и в далеких странах. Но в этом есть что-то не то; анклавы сверхроскоши в сотнях километров от Москвы, куда при обычном графике российского чиновника каждый день или даже каждый месяц не разъездишься — это какое-то слишком странное обустройство. Жизнь, быт, уют и роскошь — это все равно прежде всего Москва, а дворцы и мараловые хозяйства так и остаются фантастическим Средиземьем, прекрасным, но, в общем, воображаемым.
И по разряду инвестиций эти чудеса, очевидно, не проходят — даже если предположить, что люди тратят исключительно свои деньги, то это такая очень странная трата, когда приобретенная недвижимость в заповедных уголках оказывается абсолютно неконвертируемой и нереализуемой; просто представьте продавца этих шубохранилищ или агента недвижимости, охотящегося за миллиардерами, чтобы впарить им затерянный в смоленской глуши Версаль. Такое не продается, и даже по цене стройматериалов этот неликвид навсегда останется неликвидом — наверное, проще продать недостроенную АЭС, чем «гору» или «речку».
Еще сложнее представить себе их детей и внуков завтракающими с видом на Волгу или собственный пруд лет через пятьдесят — нет, дети и внуки будут жить где угодно, но не в этих поместьях. Да и по поводу пенсионной старости нынешних обитателей есть сомнения. Когда твое богатство измеряется в звонках по АТС-1, а не в суммах на счете, ты обречен на нищенскую старость, которой не нужны ни маралы, ни гранитные грядки. Это не нужно сейчас, и это не будет нужно никогда. И тем более странно, что взрослые вменяемые люди посвящают свое время этой глупой и бессмысленной игре в помещиков. Зачем, почему?
Знать, что ты здесь временно — это чувство знакомо многим полулегальным москвичам, приехавшим в столицу работать и перемещающимся с одной съемной квартиры на другую. У кого получится, тот осядет, возьмет ипотеку, будет жить, а менее везучий вернется в родной город и снова поселится в родительском доме. Едва ли у номенклатурных лимитчиков какая-то другая, более сложная психология — с поправкой на свои фантастические возможности они мало чем должны отличаться от молодежи из провинции, пытающейся делать в Москве офисную карьеру. Вот только и гнетущее чувство временности и неустроенности у них во столько же раз более мощное, во сколько раз денег и возможностей у них больше, чем у обычного клерка. Клерк покупает себе икеевский шкаф, спикер Госдумы строит дворец в лесу, но принцип тот же — и шкаф когда-нибудь ждет помойка, и во дворце поселятся дикие звери или бездомные люди.
Обреченность этих усадеб на будущее запустение, на сожжение и на выбитые окна, кажется, с самого начала закладывается в проекте. Не будет ни горы, ни речки, ни домика для уточки, а маралов съедят волки. Роскошь, спрятанная в глуши — это не самодовольство и не уверенность в будущем, а отчаяние, истерика, обреченная попытка материализовать слабую надежду на то, что ничего никогда не изменится. Еще лет десять назад страна была другой, и в той стране им не приходило в голову играть в помещиков — хватало Рублевки и кооператива «Озеро». Теперь не хватает, и они строят дворцы как памятники своему отчаянию.
https://www.znak.com/2017-04-18/oleg_kashin_o_prevrachenii_nomenklaturnogo_klassa_v_pomechichiy