11 июля в прокат выходит новый фильм Джима Джармуша — зомби-комедия «Мертвые не умирают», открывшая в этом году Каннский фестиваль. Одновременно с российской премьерой переиздается книга кинокритика Антона Долина «Джим Джармуш. Стихи и музыка» — с новой главой, посвященной фильму о мертвецах. Антон Долин обсудил с режиссером параллели между миром зомби и современной Америкой, зомби-наряд для Игги Попа и независимое кино, которому стало гораздо сложнее находить деньги.
— Откуда у вас любовь к зомби?
— А я их не очень-то и люблю. Например, «Ходячих мертвецов» не смотрел. Правда, видел «Зомби по имени Шон», где гениальные первые двадцать минут, люблю «Поезд в Пусан» — крутейшая картина, просто вау! Как говорит Том Уэйтс, «меня аж до кончиков волос пробрало». Живые мертвецы — часть моего подсознания, но я никогда не был ими одержим, в отличие от вампиров. Вампиры — сложные, мудрые, таинственные, сексуальные, они способны превращаться в животных. Они могут быть милосердными, элегантными, грациозными.
Зомби — просто тупые бездушные сосуды, которые бездумно шатаются туда-сюда. Конечно же, я всегда буду за вампиров. Но мне было интересно представить свою версию зомби на экране! Мне нравится, что у меня они рассыпаются в прах, в пыль. Мы же все высыхаем после смерти, откуда в зомби жидкость? Мы на 75% состоим из воды, а зомби — нет, тем они и любопытны.
— «Мертвые не умирают» — фильм о зомби-апокалипсисе, и в каждой или почти каждой картине этого жанра скрыта метафора состояния общества.
— Безусловно, поскольку со времен «Ночи живых мертвецов» Джорджа Ромеро зомби превратились в очень мощную метафору, которую крайне трудно переосмыслить. Речь о мертвенности живых, об их неспособности контактировать друг с другом, отсутствии эмпатии, бездушности. До Ромеро зомби на экране были составляющей частью мифологии вуду: мертвецы, которых контролируют колдуны.
После фильма Ромеро стало ясно: зомби — это мы. Они не приходят извне, как Годзилла или монстр Франкенштейна, а рождаются из социальной структуры, в которой мы существуем. А еще зомби — жертвы какой-нибудь глупости, которую мы натворили. В моем фильме это манипуляции с Северным полюсом, которые привели к необратимым изменениям в климате планеты.
— До какой степени нынешняя политическая ситуация в США и конкретно политика президента Дональда Трампа повлияли на вас?
— Ни до какой степени. Моя картина не об этом. Честно говоря, мне насрать на Дональда Трампа. Можно я так выражусь? Он вне зоны моих интересов. У меня много друзей, которые очень не любят Трампа, и они проводят свои дни обсуждая, что он ляпнул сегодня в твиттере и натворил вчера. Для меня Трамп ничего не значит. По-настоящему меня заботят другие вещи: экологическая катастрофа, стоящие за ней гигантские корпорации, для которых Трамп является прикрытием. А что Трамп? Лишь ведущий телевизионного реалити-шоу. Стив Бэннонназвал его профессиональным лжецом. Он и на смертном ложе будет лгать. Если чем-то он и может быть интересен, то только этим. Но мой фильм здесь ни при чем.
— А как же кепка персонажа Стива Бушеми?
— Ну да, на ней написано «Keep America white again», это отсылка к доктрине расового превосходства, но Трамп — не единственный ее защитник, их в стране предостаточно, и президенты с такими взглядами у нас уже были: тот же Вудро Вильсон. Лично мне нравится, что фраза на бейсболке написана неграмотно. А политические аллюзии, которые мне приписывают, не нравятся. Я уже слышу, что снял фаталистический антитрамповский памфлет. Ничего подобного: это комедия. Конечно, довольно мрачная — но вы вокруг-то посмотрите!
Зато в фильме много смешного. И он совсем не безнадежный, в нем есть надежда — например, трое подростков. Не говоря уже об Отшельнике Бобе, который говорит прямо: «Ваши приоритеты — не мои приоритеты». Или процитирую просветленного персонажа [сыгрнного в фильме рэпером] RZA: «Мир совершенен. Цените детали». Прекрасная планета, на которой мы живем, может исчезнуть в любую секунду. Но давайте хотя бы это случится не по нашей вине? Не случится потому, что нам [для жизни] достаточно смотреть телевизор и покупать еще больше вещей?
— Среди немногих, кто спасается от апокалипсиса, эти трое подростков. Почему они вам настолько дороги?
— Я не позволил бы Отшельнику Бобу превратиться в зомби, не позволил и этим трем ребятам. Я люблю их. Они отделены от общества, но в них его спасение! Мэри Шелли была тинейджером, Артюр Рэмбо был тинейджером. Послушайте ранние симфонии Моцарта или песни Кэрол Кинг — они были тинейджерами. Вы слышали Билли Айлиш? Она настоящий гений — и она тинейджер. А Бобби Фишер? В 14 лет он стал гроссмейстером!
Мои политические симпатии тоже с молодыми. Мне очень нравится движение Sunrise — молодежь, которая предупреждает, что экологическая катастрофа неизбежна, и она случится в ближайшие 10-12 лет. Они действительно делают что-то важное. А я сам — лишь часть проблемы, которую они мечтают решить. Пью из пластиковых бутылок, пользуюсь кредитными картами, езжу на автомобиле и жгу топливо, летаю на самолетах. А ведь мог бы в Пенсильвании строить стену, которая спасет нас от будущих наводнений. Я очень уважаю моих друзей-активистов. А я кто такой? Всего лишь режиссер, снимающий глупый фильм про зомби. Каждому из нас следовало бы делать для планеты больше. Мне — точно. Поэтому не мне поучать других.
— Тем не менее, «Мертвые не умирают» — своеобразный манифест против материализма.
— Это только один из уровней фильма. Но что делать, если люди делают жизненной целью покупку телевизора с гигантским экраном или нового пикапа? Эти люди — главные жертвы Трампа; он лжет им, и они любят его за это. Я никого не атакую, и я люблю всех граждан Центровилля, включая даже полицейских, хотя никогда не считал себя сторонником властей. Они хорошие люди, славные, такие как мы! У них маленькие радости и пристрастия, они красивы — каждый по-своему. Молодые хипстеры, проезжающие через город, или продавец мелочной лавки или парень с заправки. Я же сам из маленького городка, Акрона.
— Ваше альтер эго среди жителей Центровилля это?
— Отшельник Боб. Или один из тинейджеров. Мое сердце с ними!
— А среди зомби?
— Я после смерти ошивался бы у музыкального магазина. Или у книжного. Бормотал бы сквозь зубы: «Рэмбо!..». Или у видеопроката: «Каурисмяки!..».
— Еще одна возможная отсылка к политической повестке — неожиданный монолог о любви героя Адама Драйвера к Мексике. Но ведь и вы любите Мексику?
— Да! И ничего тут нет политического. У меня в «Пределах контроля» снимался Гаэль Гарсиа Берналь: такой чудесный парень, в нем столько энергии, мальчишества! Обожаю его. Еще мне повезло работать с Эухенио Кабальеро, выдающимся художником-постановщиком, который делал «Лабиринт Фавна» и «Рома». Снявшаяся у меня здесь Селена Гомес наполовину мексиканка.
И вообще, съемочная группа из мексиканцев — это подарок. На съемках «Пределов контроля» мексиканцы меня буквально спасли. Мы снимали сцену на площади, и Тильду Суинтон загораживал припаркованный мотоцикл. Надо было его как-то отогнать. Испанцы закричали: «Он не наш, мы не имеем право его трогать!» Я говорю: «Ребят, прошу, отодвиньте его на пять минут, я сниму свой план и поставите обратно». Они ни в какую. Но пока мы препирались, мексиканцы зашли им за спину, подняли мотоцикл, отнесли в другое место и дали мне снять. Таких случаев было много. Испанцы говорят: «Так снимать нельзя, это противозаконно». Мексиканцы отвечают: «Мы снимем так, как нельзя, а если нас арестуют, скажем — ой, простите пожалуйста, мы не знали, больше не будем! Нам заплатить штраф?». Я бы мечтал всегда работать только с одними мексиканцами. У них даже на деньгах не президенты изображены, а Фрида Кало!
Еще был случай. Однажды я был в Каннах без всяких фильмов — отмечался юбилей «Двухнедельника режиссеров», меня пригласили на три ночи и все оплатили. В одну из этих ночей я бездумно шлялся по Каннам и натолкнулся на троицу — Куарона, Иньярриту и дель Торо. Они закричали: «Джим, пошли с нами сегодня на вечеринку, будешь четвертым мексиканцем!». Всю ночь мы были неразлучны, ходили по барам, и везде они говорили: «Это Джим, он тоже мексиканец». Люблю их всех троих. Когда-то я хотел снять фильм в Мексике. А здесь — просто шутка. Адам Драйвер искренне говорит о своей любви к стране, в которой он провел пару дней. Но это из лучших побуждений.
— К разговору о материализме: расскажите о работе над костюмами зомби.
— Мне показалось несправедливым, что во многих фильмах о зомби никто будто не обращает внимания на то, во что они одеты. Хотя уже у Ромеро проскальзывает идея об их атавистической памяти о прошлой жизни. Я решил, что у меня зомби будут вспоминать о своих социальных ролях — допустим, спортсмены снова берутся за теннисные ракетки и пинают ногами мяч, на них надета их форма.
Мои герои и любимцы — кофейные зомби! Только им я подарил по-настоящему кровавую сцену. Я сказал Игги Попу и Саре Драйвер: «Ок, ребята, представьте, что вы погибли, попав на мотоцикле в аварию, когда возвращались в 1973 году с концерта [хэви-метал группы] Blue Öyster Cult». Они — настоящие рок-н-ролльщики 1970-х! Сара одета так же, как [гражданская жена Кита Ричардса] Анита Палленберг в 1960-х — наша дизайнер по костюмам Кэтрин Джордж гениально это воспроизвела. И Игги мы одели очень тщательно — куртка, сапоги из змеиной кожи. Однако мне обидно, когда рецензенты пишут, что Игги выглядит как обычный Игги. Ничего подобного. У него очень своеобразный стиль: обтягивающие штаны и голый торс. Он вообще одежду не очень-то жалует. Наш герой — не Игги. Хотя, вроде, он.
— У вас опять играют музыканты — Том Уэйтс, Игги Поп, теперь еще и Селена Гомес.
— Игги и Том тысячу лет мои друзья, я уважаю их работу и преклоняюсь перед их талантом, они для меня — источник вдохновения. Хотя важнее то, что мы дружим. С друзьями работать проще, понимаем друг друга с полуслова, и это удовольствие. Тем не менее, я должен сказать, что некоторые музыканты — прекрасные актеры, а другие — ужасные. Я видел Мика Джаггера в нескольких картинах, и он был чудовищен. Но я видел его и на сцене, там он неизменно гениален. А Уэйтс в любом фильме хорош, не только в моем. В «Балладе о Бастере Скраггсе» он просто потрясающий! Помните, как он ворует совиные яйца? Восторг!
— Ваши фильмы неизменно музыкальны. В «Мертвые не умирают» несколько раз подряд использована одна и та же песня — одноименная с картиной, «The dead donʼt die» Стерджила Симпсона.
— Я хотел, чтобы на протяжении всего фильма звучала только одна песня. На начальных и финальных титрах, повсюду. Если что-то звучит из радиоприемника — то только она. Или ее варианты. Это такая шутка. Но я правда люблю Стерджила Симпсона, и я попросил его написать песню специально для фильма, чтобы она звучала как классическая американская кантри-баллада какого-нибудь 1962 года. И он написал эту прекрасную балладу! Она звучит еще и еще, пока герой Билла Мюррея не выбрасывает компакт-диск в окно.
Кстати, еще в фильме звучит оригинальная музыка нашей с Картером Логаном группы SQÜRL. Мы много пишем — в прошлом году сделали еще и саундтрек к замечательному документальному фильму о моем операторе Робби Мюллере, который недавно ушел из жизни.
— Слушая песню, давшую название фильму, его герои обсуждают сценарий. Как вам пришла в голову идея такой игры?
— Мне это показалось забавным. Мои сценарии часто похожи на наброски, которые дополняются по ходу съемок. Финальная версия сценария — это финальный монтаж фильма. Как говорил [режиссер] Ник Рэй, «Если ты просто собираешься поставить фильм по сценарию, то зачем это делать?» Я показал эту сцену-шутку Адаму Драйверу и Биллу Мюррею, чтобы проверить, смешная ли она на самом деле. Они много смеялись, и я решил сохранить этот эпизод. Нет, я не хотел сыграть в [писателя Луиджи] Пиранделло и разрушить четвертую стену — я просто сидел в лесу, писал сценарий и решил вот так развлечь себя. Мне очень понравилось, как Адам и Билл это разыграли, я так смеялся! Может, кому-то и не смешно, и кто-то скажет, что это претенциозно, но мне плевать — я все рано нахожу это забавным.
— Мы говорили об изменениях в сегодняшнем мире. А как поменялся мир кинематографа со времен вашего дебюта?
— На эту тему можно говорить дни напролет. Все очень сильно изменилось. Тот же Каннский фестиваль стал более статусным и менее вульгарным. Но мне ужасно нравилась его вульгарность! Обожаю противоречия и конфликты. В 1980-х, бывало, посмотришь какой-нибудь гениальный румынский или китайский фильм режиссера, о котором никогда до тех пор не слышал, а потом выходишь на солнышко и видишь голую девицу на парашюте, которую снимают папарацци! Чудесно было. Сегодня мир кинематографа захвачен все теми же корпорациями. И мне все сложнее снимать фильмы и находить на них деньги.
— Даже с таким фантастическим актерским составом, как здесь?
— Да, представьте. Престиж не имеет значения, это фантом. Только деньги важны. Все эти знаменитости сыграли у меня почти бесплатно, за овсянку, и это потому, что мы с ними — из одного племени. «Джим, только позови, мы всегда согласимся», — это ужасно трогательно. Но в ответ ты все равно слышишь: «Наши маркетологи пришли к выводу, что ваша картина соберет не больше пяти миллионов чистого дохода, а значит, вы превышаете допустимый бюджет…». И не смейте думать, что хотя бы грош из возможных доходов достанется вам! На колени и целуй корпоративный перстень, скажи спасибо, что тебе дали снять фильм.
Нет, я не атакую Focus Features и Universal, которые дали мне возможность сделать эту картину. Денег было недостаточно, зато они дали мне полную творческую свободу и автономию — на иных условиях я бы и не согласился. Актеры, музыка, финальный монтаж. Я даже получу права на негатив через четверть века.
— Как вы относитесь к Netflix?
— Точно так же, как к Universal. Это корпорация, которая иногда делает прекрасные вещи, а иногда ошибается — в их конфликте с Каннамия полностью на стороне Канн, они защищают права тех, кто ходит в кинотеатры, и это прекрасно. Но я с радостью возьму деньги Netflix, если они будут готовы профинансировать мой проект и дать мне творческую автономность. Впрочем, я ходил и к ним, и к Amazon, они мне отказали. А Universal дал две трети необходимого бюджета.
Но как я могу жаловаться, если Дэвид Линч не смог собрать деньги на свой новый фильм? Дэвид Линч! Нам всем повезло, что ему удалось сделать «Твин Пикс. Возвращение», и то исключительно потому, что у него уже был прецедент успеха. Он бился головой об стену, пока не получил возможность снять эти 18 величайших часов, безусловный шедевр американского кино за последние годы. Слушайте, если Терри Гиллиам или Дэвид Линч просят у вас деньги на новый проект, просто дайте им эти деньги! Неужели это так сложно?