В октябре 1919-го белогвардейцы второй раз отбили Киев у большевиков. Так как некоторые из идеологов белого движения отождествляли большевиков с евреями, начался еврейский погром. 21 октября Василий Шульгин «увековечил» эти события в знаменитой газетной статье.
Осень 1919-го в Киеве прошла под бело-сине-красным флагом и лозунгом «Единой неделимой России». 31 августа (здесь и далее все даты по новому стилю) Добровольческая армия, неформально известная также как «белая гвардия», овладела городом, вытеснив из него Красную армию и объединенную армию УНР и ЗУНР.
Киевляне в основном приветствовали Добровольческую армию. Сами белогвардейцы, естественно, позиционировали себя как освободителей. Казалось бы, были все основания для взаимных радостей. 1 сентября в Киев вернулся Василий Шульгин, который до 1918-го был главным редактором консервативной газеты «Киевлянин».
Василий Шульгин (1878-1976)
Он сразу же занялся активной пропагандой идей белого движения — прежде всего, с помощью того же»Киевлянина», который снова стал выходить с 3 сентября. Читатели «новой старой» газеты не испытывали дефицита в обещаниях лучшей жизни.
Но реальность с обещаниями быстро разошлась. Среди проблем, испортивших отношения между властью и населением, был пресловутый еврейский вопрос.
По мнению некоторых идеологов белого движения, евреи были основными, если не единственными виновниками как краха Российской империи, так и большевистского террора. Этим оправдывались антисемитские настроения. Павлина Могилевская, сестра Шульгина, рассказывала брату в день его возвращения в Киев: «Настроение в городе сейчас против евреев бешеное… и невозможно, невозможно, чтоб было иначе!.. Они были полные, настоящие владыки!.. Евреям — все можно!.. Русские — парии… это нельзя назвать иначе: это был настоящий «русский погром».
Это, конечно, субъективное мнение. Известно, однако, что 5 сентября военный комендант города генерал Николай Бредов издал приказ: «Ко мне поступают сведения об отдельных случаях насилия, чинимых над мирным еврейским населениям города. <…> Среди населения ведется погромная агитация. Объявляю во всеобщее сведение, что я не остановлюсь перед самыми суровыми мерами наказания».
Впрочем, эффект от «суровых мер», очевидно, оказался незначительным. 27 сентября новый комендант, генерал Николай Павловский, приказал: «Некоторые воинские чины позволяют себе чинить насилия над еврейским населением и <…> даже разгонять молящихся из синагог и молитвенных домов <…> [Б]уду привлекать к ответственности <…> по всей строгости законов». Выступил с письмом в «Киевлянине” даже атаман Илья Струк, чьи повстанцы грабили евреев на Подоле в апреле того же 1919-го. Теперь он говорил: «Пусть мирное еврейское население не беспокоится за свою судьбу».
14 октября части Красной армии ворвались в Киев с запада, застав врасплох белогвардейцев. Последним пришлось спешно отходить через днепровские мосты к Дарнице. Вместе с армией ушла и заметная часть населения — около 50 тысяч человек. Уже на этом этапе белогвардейские идеологи заявили, что доля евреев среди этих «переселенцев» была непропорционально мала, и евреи якобы приветствовали возвращение большевиков. В тот же 14 октября на Крещатике были зафиксированы случаи избиения евреев.
Дальше — больше. Через два дня, когда отступать начали большевики, эксцессы против евреев стали массовыми: начался разгром еврейских магазинов и квартир. К 18 октября Добровольческая армия вновь овладела городом. В тот же день в газете «Вечерние огни» был опубликован целый ряд адресов, по которым якобы находились евреи, стрелявшие вслед отходившим добровольцам. Позже сообщалось, что городские власти провели проверку, и все до единого эти адреса оказались фальшивыми (в том смысле, что никто ни в кого оттуда не стрелял). Поэтому журналистский жанр «фейковые новости» сто лет назад уже существовал.
Одна из первых заметок о стрельбе из домов. «Вечерние огни», 18 (5) октября 1919-го
Однако публикация новостей с адресами дала должный эффект. На следующий день тему подхватил «Киевлянин»: мол, большевикам «усердно содействовало местное еврейское население, открывшее беспорядочную стрельбу по отходящим добровольческим частям»; отдельного внимания удостоились «две еврейки, сообщавшие по тайному телефону, установленному на крыше дома, сведения о передвижения добровольческого частей». В результате, делал вывод автор статьи, «среди христианского населения царит с трудом сдерживаемое властями негодование».
Это, опять-таки, оценочное суждение, а вот то, что еврейский погром продолжился и усилился — неоспоримый факт. Правда, больше не было битья стекол и вспарывания перин — все проходило «без шума и пыли». Алексей Гольденвейзер, свидетель тех событий, вспоминал: «Техника октябрьского погрома 1919 года была примерно следующая. В еврейскую квартиру заходит вооруженная группа, человек пять-шесть. Один становится у парадной двери, другой у двери на черный ход.
После этих предупредительных мер начинается лирическая часть. Один из шайки обращается к хозяину квартиры с речью: вы, евреи, мол, большевики и предатели, вы стреляли в нас из окон, вы уклоняетесь от призыва в армию и т. д. — извольте отдать на нужды Добровольческой армии все, что у вас есть ценного, деньги, золото, драгоценности; не отдадите добровольно, будете немедленно расстреляны <…> Если жертва народного гнева после этого спешила выложить достаточную сумму, все этим и кончалось; если нет, пускались в ход более интенсивные приемы вымогательства: ее ставили к стенке, приставляли дуло револьвера к головкам детей и т. д. и т. д.»
Идеологическая подоплека у таких визитов, возможно, и была, — поводом были настоящая или вымышленная стрельба, или шпионаж, но основной целью погромщиков, если верить современникам, была банальная нажива. При этом, как сообщалось, «[г]рабители в центре города (офицеры, юнкера и др[угие] старшие чины) часто обнаруживали большую воспитанность [и] сановность. Грабежи сопровождались извинениями за беспокойство, подачей упавших вещей дамам и т. д.» Утверждалось, что в некоторых случаях погромщики даже обращались к жертвам на французском языке.
Против такого нестандартного нападения была нужна нестандартная защита. Шум начали поднимать не нападавшие, а жертвы. «По ночам из домов, в которые пытались войти погромщики, доносился душу раздирающий вой; сотни голосов взывали о помощи», — вспоминал тот же Гольденвейзер. Часто не просто «кричали», а адресно звали на помощь — кричали: «Спасайте такой-то номер!». Иногда для большего эффекта били в тазы от умывальников. Кое-где это помогало: если на помощь звала сотня или больше человек, то пять-шесть погромщиков предпочитали ретироваться.
Слышал эти ночные крики и Шульгин, сидя вечером 20 октября во кресле редактора «Киевлянина», в своем особняке на углу Караваевской (Льва Толстого) и Кузнечной (Антоновича) улиц, и обдумывая тему передовой статьи для завтрашнего номера газеты. «По ночам на улицах Киева наступает средневековая жуть. Среди мертвой тишины и безлюдья вдруг начинается душу раздирающий вопль. Это кричат «жиды». Кричат от страха…»
В. Шульгин. «Пытка страхом”. «Киевлянин», 21 (8) октября 1919 года
Так начинается одна из самых резонансных за всю историю статей в киевской прессе — «Пытка страхом”. Она небольшая по объему — не более двух тысяч печатных знаков. Основная ее идея: евреи сами виноваты в том, что с ними сейчас происходит, потому что стали «разрушать государства, и не ими созданные» и «добывать равноправие какой угодно ценой». Соответственно, «перед евреями две дороги. Первая — признать и покаяться. Вторая — отрицать и обвинять всех, кроме себя. <…> Ужели же и «пытка страхом» не укажет им верного пути?» — риторически вопрошал автор.
На следующий день в газете либерального направления «Киевская жизнь» появились одна под другой две статьи, которые непосредственно полемизировали с «Пыткой страхом».
Первая называлась «Пытка стыдом»; ее автором был киевский городской голова Евгений Рябцов. Примечательно, что в двух местах этой статьи есть небольшие пустые промежутки. Вероятно, некоторые слишком «либеральные» утверждения не пропустила цензура (тогда как откровенно антисемитские пассажи «Киевлянина» и «Вечерних огней» печатались свободно). «Этот поистине ужасный ночной вой <…> граждан, виновных только в том, что они родились евреями, для русских людей, не утративших еще внутреннего человеческого облика, <…> является мучительнейшей пыткой — «пыткой срамом, стыдом и позором», — писав Рябцов,и в конце прямо перефразировал Шульгина: «Перед русскими две дороги. Первая — опять по средневековому пути разжигания национальных страстей идти вспять в Азию, вглубь варварских времен <…> Вторая — идти вперед по пути возрождения новой России, где все национальности будут чувствовать себя полноправными гражданами».
Е. Рябцов. «Пытка стыдом» (начало). «Киевская жизнь», 22 (9) октября 1919 года
Вторую статью, «О чем думает «жид», написал Илья Эренбург.
Илья Эренбург в 1919-м
И тут, пожалуй, цензорам что-то не понравилось: в тексте белое пятно размером с абзац. «Я пережил великую пытку, В. В. Шульгин, пытку страхом за беззащитных и обреченных, — пише Еренбург, одразу ж за отцензурированным фрагментом. — <…> Я все это пережил. Я не протестую, не уговариваю. Просто и искренно говорю — думал я в эти ночи о России». Любить Росию — «любить, любить во что бы то ни стало» — призывал автор, обращаясь «к тем евреям, у которых, как у меня, нет другой родины, кроме России, которые всё хорошее и плохое получили от неё».
И. Эренбург. «О чем думает «жид” (начало). «Киевская жизнь”, 22 (9) октября 1919 года
Еще через день, 23 октября, в киевской русскоязычной газете «Слово” появилась статья Давида Заславского «Новый Торквемада». Соглашаясь с тем, что описанные события является «средневековым ужасом», Заславский утверждал, что сам Шульгин и является «духовным сыном славного Торквемады» (основателя инквизиции, инициатора преследования евреев в Испании). Бессмысленно обвинять евреев, у которых есть сильный «буржуазный дух предприимчивости, торговости, оборота, выгоды», в большевизме, считал Заславский.
Д.Заславский, «Новый Торквемада». «Слово», 23 (10) октября 1919 года
В архивном фонде Шульгина сохранились свидетельства неизвестного: «За границей один старый бывалый эмигрант, прочитав статью Шульгина, воскликнул: «Эта статья является лучшей услугой, какую можно было бы сослужить большевикам».
Погром как массовое явление длился четыре дня. 18 октября генерал Бредов издал приказ о строгом преследования грабителей. Но опубликовали этот приказ в газетах и расклеили по городу всего через два-три дня. 22 октября, когда активная фаза погрома прошла, генерал Павловский издал другой приказ, в котором предупреждал, что за ложные сообщения о грабежах и набеги виновных будут отдавать под суд. После этого звать на помощь в случае набега стало опасно: стража, как правило, появлялась поздно и могла не застать грабителей, зато жертва легко могла сама оказаться на скамье подсудимых.
Проведенное через несколько дней после погрома обследование выявило 836 квартир, подвергшихся набегам. В частности, на Малой Васильковской (Шота Руставели) — 113 квартир, на Кузнечной (Антоновича) — 104, на Мариинско-Благовещенской (Саксаганского) — 62. Однако это обследование не охватило Подол, где проживало немало еврейского населения, поэтому реальное количество ограбленных квартир было значительно выше. Число установленных жертв октябрьского погрома — около 300 убитых (только половина из них была опознана).
Список жертв погрома (фрагмент). Государственный архив Киевской области
Эти события не изменили ход истории. «Белый» Киев сошел со сцены по причинам гораздо более глобальным. Но память о том, что «белые» на самом деле оказались в значительной мере «серыми» и «грязными» (это слова не их политических противников, а Шульгина) — осталась.
—
Стефан Машкевич, доктор физико-математических наук, ведущий научный сотрудник Института теоретической физики им. Н. Н. Боголюбова НАНУ; опубликовано в издании DSnews.ua
Перевод: Аргумент