22 ноября 1963 года, Остин, штат Техас. Прихожане только что возведенной синагоги «Агудас Ахим» томятся в ожидании высокого гостя, приглашенного перерезать красную ленточку. Его имя Линдон Бейнс Джонсон, и это он – вице-президент США – отрядил свой лимузин с открытым верхом для доставки в синагогу свитка Торы.

Но в тот день второго человека в стране столица Техаса так и не дождалась. Причина уважительная: в 12:30 прозвучали роковые выстрелы в Далласе, 50 минут спустя было объявлено о смерти Джона Кеннеди, а уже в 14:38 на борту № 1 Джонсон принес присягу в качестве 36-го президента Соединенных Штатов.

А 30 декабря президент прибыл в Остин на повторную церемонию открытия «Агудас Ахим» – так он сдержал слово, данное старому и очень близкому другу, бизнесмену Джиму Нови. Дата вошла в американскую историю как первое «освящение» синагоги действующим президентом и первое публичное мероприятие с участием Джонсона после убийства предшественника.

Церемонию открыл Джим Нови – крупный спонсор Демократической партии, эмигрировавший в начале века из Польши нищим мальчишкой и сколотивший состояние на торговле металлоломом. Собственно, под его патронатом и была построена синагога. Предваряя выступление президента, филантроп рассказал историю, прозванную впоследствии «Операция “Техас”».

По словам Нови, в 1938 году Джонсон принялся лично обзванивать американские представительства в Польше и Германии, содействуя спасению преследуемых нацистами евреев. Дело, правда, почти не двигалось, несмотря на все ораторские способности молодого конгрессмена, который, говорят, мог «даже собаку уговорить не грызть кость». Тогда Джонсон отправил в Европу своего друга Джима Нови, выдав ему 42 незаполненные визы для беженцев.

Вскоре 42 счастливчика нашли убежище в центральном Техасе, разместившись в лагерях Национальной молодежной ассоциации – NYA, которой одно время руководил Джонсон. Расходы взяли на себя еврейские организации, но сам факт приема беженцев в обход закона оспаривается по сей день. В конце 1930-х многие американцы рассматривали иммигрантов – и евреев в том числе – как подрывной элемент, угрожающий стабильности государства. Опросы демонстрировали, что общество не готово сделать исключение даже для еврейских детей. «20 тысяч малышей вырастут в 20 тысяч уродливых взрослых», – обронила как-то на коктейльной вечеринке жена комиссара по делам иммиграции США. Таков был контекст.

Впрочем, в 1989-м Луи Гомолак в своем научном исследовании отметил, что «Операция “Техас”» была исключительно частной инициативой, реализованной без ведома правительства США. В 1963 году, выступая в синагоге следом за другом-евреем, Джонсон не подтвердил и не опроверг рассказ. Но жена президента записала в дневнике, что на выходе из синагоги многие прихожане дергали ее за рукав со словами: «Если бы не ваш муж, меня бы здесь не было – он помог мне выбраться».

Говорят, была и вторая часть «Операции “Техас”». Якобы в 1940 году Джонсон помог 400–500 европейским евреям воспользоваться невыбранными квотами на въезд в Мексику и на Кубу, а уже там получить визы в США и подать заявление на получение вида на жительство. Однако письменных свидетельств подобной активности конгрессмена не обнаружено. Но удивительно ли это, учитывая ее сомнительную законность?

Известны, впрочем, евреи, в судьбе которых Джонсон принял личное и непосредственное участие. Один из них – уроженец Вены, дирижер Эрих Лейнсдорф, работавший в Метрополитен-опера по шестимесячной визе. Остаться в Штатах ему не разрешили, но Джонсон разработал хитрый план изменения иммиграционного статуса. Он рекомендовал музыканту уехать в Гавану, задействовал тамошнего консула, и вскоре Эрих повторно въехал в США по немецкой квоте. Получив гражданство, дирижер был призван в армию и в 1944-м вновь обратился к Джонсону с просьбой материально помочь двум беженцам, застрявшим на Кубе. В ответное письмо конгрессмен вложил пустой подписанный чек, указав, что «Лейнсдорфу присущи качества великого американца». Их дружба длилась десятилетиями. Президент даже пригласил дирижера на церемонию подписания исторического Закона об иммиграции 1965 года, отменившего систему национальных квот, из-за которой сотни тысяч евреев не получили убежище в США в годы Холокоста.

В 1938 году въехать в Америку по польской квоте из Мексики попыталась невестка Нови с сыновьями. Семья, однако, получила отказ, и Джим обратился к Линдону. Тот велел отправить родственников в Гавану, где американский консул сделал все наилучшим образом: уже через месяц семья Новодворских прибыла в Новый Орлеан.

Чтят Джонсона как спасителя также Ицик Дискин из Варшавы и Альфред Розенталь из Кельна. Леон Шмидт вспоминает, что Джонсон помог его отцу и родственникам, въехавшим по венгерской квоте.

Откуда столь трепетное отношение к евреям? Из детства, разумеется. Семья Линдона принадлежала к христадельфианам, которые верят в восстановление царства Давида и Соломона. Дед и отец президента требовали помилования Лео Франка, несправедливо обвиненного в изнасиловании. После линчевания несчастного еврея в 1915 году Ку-клукс-клан пригрозил расправиться и с Джонсонами. Дети прятались в подвале, в то время как отец и дядья стояли с ружьями на крыльце, охраняя дом. Сэм Джонсон завещал внуку всегда относиться к евреям как к друзьям и помогать им, чем только можно. Тетя политика Джесси Джонсон Хэтчер была членом Сионистской организации Америки (ZOA) и всячески поддерживала юдофильские устремления племянника.

В 1934 году в Остине молодой помощник конгрессмена встретил 21-летнюю Клаудию Тейлор. К вечеру первого дня знакомства он предложил ей руку и сердце, преподнеся странный для такого случая подарок – книгу эссе «Нацизм: атака на цивилизацию».

В 1937-м, будучи избран в Палату представителей, Джонсон поддержал законопроект об иммиграции, натурализовавший в стране нелегальных иммигрантов, в основном евреев из Литвы и Польши.

В 1943 году Джонсон вместе со своим другом Нови, к тому моменту спонсором Еврейского национального фонда, побудили местных еврейских бизнесменов приобрести военные облигации на 65 тысяч долларов. Гомолак пишет, что параллельно приятели собрали весьма значительную сумму на закупку оружия для еврейского подполья в Палестине. И вот уже в ящиках с надписью «Техасский грейпфрут» в Эрец-Исраэль потекли винтовки для борьбы за независимость.

В 1956-м после Синайской кампании влиятельный сенатор Джонсон заблокировал попытки администрации Эйзенхауэра ввести санкции против Израиля. Как лидер сенатского большинства, Джонсон последовательно блокировал антиизраильские инициативы Комитета по международным отношениям.

Вскоре после убийства Кеннеди и вступления в должность президента Линдон сказал знакомому израильскому дипломату: «Вы потеряли очень хорошего друга, но приобрели еще лучшего». Если при Кеннеди США начали поставлять Израилю зенитные комплексы Hawk, то Джонсон дал добро на продажу танков и истребителей. Это было критически важно для боеспособности ЦАХАЛа после эмбарго, введенного Францией в 1967 году.

Когда на саммите в Глассборо советский премьер Косыгин поинтересовался, почему Штаты поддерживают трехмиллионный Израиль, а не 80-миллионый арабский мир, Джонсон лишь пожал плечами: «Потому что это правильно». Как отмечают некоторые историки, политика Джонсона базировалась на его личных убеждениях и вере, что Америка несет моральные обязательства перед Израилем. Еврейское государство он видел фронтиром, напоминающим родной Техас.

Друзей Линдон не забывал. Джим Нови неоднократно приглашался в Белый дом в качестве личного гостя президента и даже помогал главе государства работать над текстом обращения к профсоюзам. Техасский еврей смог заручиться поддержкой Белого дома в издании Encyclopaedia Judaica, которая вышла в 1972-м – через год после смерти Нови. К слову, на прощании с бизнесменом в «Агудас Ахим» присутствовала и чета Джонсон.

В 1995 году Музей Холокоста в Хьюстоне учредил Премию морального мужества им. Линдона Джонсона, лауреатами которой в разные годы стали сенатор Джон Маккейн, журналист Дэниел Перл, бывший госсекретарь Колин Пауэлл и Мип Гис, прятавшая семью Анны Франк.

Вряд ли мы когда-нибудь узнаем точное число евреев, которым Линдон Джонсон помог въехать в США. Но скептики признают, что в любом случае молодой конгрессмен очень рисковал политической карьерой. И это уже немало для изоляционистской атмосферы, царившей в Америке конца 1