Привет из солнечной Италии

Больше всего достает то, что достает периодически и безответно. Ну например, когда ты влазишь ногой в пижаму и нога постоянно застряет в штанине. Ты некоторое время скачеш на одной ноге, пытаясь в эту штанину пролезть, при этом с силой ее на себя натягивая. В конечном итоге нога с треском проскальзывает. Раз за разом эта процедура вызвает все больший протест и все более сильный треск штанины, пока в один день календаря в пижамных штанах не образуется дырка посередине.

Или вот к примеру, ты поставил в машину автомагнитолу, но пожадничал. Купил дешевую. И она начинает барахлить. Ты едеш на машине и на каждой яме через несколько месяцев функционирования она начинает выключаться или перескакивать с песни на песню, не читать компакт-диски.

Утро. Дети в садике, я смотрю в окно. Традиционно в руке чай, на ногах пижамные штаны с дыркой. На груди у меня красная майка с серпом и молотом. Внизу подпись — «Коси и забивай!». 30 лет назад с такой майкой я бы оказался в КГБ вместе с родителями и в прямо в пижамных штанах. 40 лет назад наверно в лагерях, но без пижамы. А сейчас я почти Большой Лебовски. На улице намечается весна. Пока температура около десяти градусов тепла. На заднем плане во дворе стоит машина, в которой установлена китайская автомагнитола. Она барахлит. Кроме того в машине спускает заднее колесо. Я в пижамных штанах похож на крейсер, который с дружественным визитом прибыл во вражескую страну. У меня болит нога. Ну не то, чтобы болит — ноет. Врач, который лечил сустав, так меня залечил, что я чуть не заработал от таблеток к ноге язву.

Первый человек, котрого я встречаю иногда утром — моя мама. Мама, тащившая меня и сестру на своей спине все школьные годы. Сейчас она тащит на своей спине своих внуков. Но характер у нее прежний — я чем-то на нее похож. Мама заходит в дом ко мне в слезах:

— Виталик, тетя Валя умерла.

— Когда?

— В среду. Сегодня хоронят. В обед.

У меня какое-то оцепенение. Дело в том, что в действительности я еще не знаю как реагировать, что делать. Тетя Валя жила рядом, но я с ней только здоровался. Это жена брата моего отца — моего дяди. Поскольку и с отцом-то мы не очень общаемся, с его братом и подавно, тем более что он придурок. Папина линия семьи у нас вообще выдающаяся. Три брата, и дед — герой Советского Союза, председатель совета ветеранов. Дед был военным атташе СССР в Албании. Семью он видел не часто, иногда не каждую ночь. Бабушка была домохозяйкой — как у них получилось трое детей ума не приложу, но воспитания и заботы им определенно не хватало. Отец до сих пор занят какими-то игрушками, мой дядя похож на героя романов Максима Горького второго плана. Он всегда создает хороший антураж, колоритный и абсолютно бессмысленный, как водка на столе без закуски. Он концентрирует на себе внимание лишь на минуту, чтобы понять, что это не совсем человек — это тень человека. Может ли тень жить отдельно от тела?

Моя тетя — маленькая женщина. Врач, у нее двое дочерей. Старшая, после череды приключений и шатаний по притонам расстаяла на просторах страны. Младшая имеет мужа — здорового мужика с короткой стрижкой и большими кулаками, скупого на слова. Так же скупа в разговоре и Лена. Говорит, как рубит корни.

— Я не пойду. — мама еле сдерживает себя. — Я с Валеркой поругалась. Я его видеть не хочу, пойдите с сестрой.

Валерка — это дядя. Сестра с ребенком, ему три месяца. У меня двое, дочь и сын. Сын завел за правило всех лупить, ему полтора года. Дочь через два месяца сломает палец — у нее будет открытый перелом. Я обнимаю маму:

— Ну, успокойся.

— Я же ее видела две недели назад.

— Мы пойдем.

— Хорошо. — мама успокаивается, но не надолго.

— Кофе хочеш?

— Ничего я не хочу.

Я тоже ничего не хочу. Совсем ничего. Хочется любить и быть любимым, но нужно идти на похороны.

По улице идет Дима. Дима автомеханик. У него руки вообще растут откуда надо. Все простые вещи в жизни он делает сам. У Димы очень интеллигентная жена. У Димы сын в джинсах-дудочках и красивых пушистых волосах. Он слушает музыку в наушниках и носит кеды. Чем-то похож на Пушкина — наверно пишет стихи. Дима мой старый друг, постепенно превращающийся в соседа приятеля. Дима в военных маскировочных штанах, теплой фуфайке, под которой видна такая же как и у меня майка, с надписью «Коси и забивай». У нас была уличная компания — Дима, Олег, Андрей, я и Шурик. Шурик и Олег работают на авиазаводе. Шурик ездит на Кадете и сам его ремонтирует вместе с Димой. У Димы четверка, сильно им переделанная. Два года назад на новый год я уронил на пол девушку Олега — не удержал, когда танцевали. Я никогда не был лидером в нашей компании. Я вообще не люблю быть лидером. Я люблю быть серым кардиналом. В ЦК КПСС из меня получился бы неплохой Суслов. Димка скорее всего стал бы министром машиностроения. Его жена заняла место Фурцевой. Моя руководила бы скорее всего какой-нибудь республикой. Думаю подвинула бы Щербицкого. Я с Димой здороваюсь — он одной рукой вынимает сигарету из рта как металлург на плакате, а другой всовывает мне в ладонь черные пальцы.

— Так че. Дима? Мне машинку тебе подогнать.

— Да подгоняй! — Дима делает удивленные глаза — типа почему моя машина еще не у него в гараже. В багажнике у меня лежит автомагнитола Пионер. Нужно перепаять провода и всунуть ее в автомобиль. Старую выкинуть. — Давай минут через тридцать — я пожру.

— Давай я щас ее кину у тебя и ключи отдам — мне тут на похороны нада смотаться. Тетя умерла. — предлагаю я.

— Ну давай так. Зайдеш, звякнеш мне — я в хате буду.

Машина стоит холодная и скользкая на ощупь. В салоне под ногами песок. Некоторое время я смотрю на значек американской автомобильной компании на руле. Потом дергаю стартер, покачав рукоять переключения передач. Спереди и сзади я ученик. Когда я перестраиваюсь по трасее, другие водители от меня шарахаются. Думаю значки нет смысла снимать — так безопаснее. Машина, урча как мессершмидт, выбирается из двора на улицу. Оставив аппарат у Димы, я возвращаюсь домой.

— Можеш быстрее, там уже автобус приехал. — сестра в теплой куртке.

Заскакиваю в дом — Оля на кухне.

— Я побежал, потом мне на работу нужно.

— А когда ты приедеш?

— Ближе к вечеру. — жена кивает. — А отчего она умерла?

— Рак.

— Боже.

— А вообще родственники забодали. Я бы тоже умер.

— Не говори так!

Мы бежим с сестрой по улице. Как раз подбегаем, когда все садятся в автобус. Все молчаливые, у Лены заплаканное лицо. У ее мужа смятая пачка сигарет, он прячет ее в карман. Молча едем, молча выгружаемся. Три гробовщика и бригадир. Рядом веревки. Я помогаю нести гроб. Скорбные лица соседей меня убивают. Мне почему-то всегда казалось на похоронах, что это не искренне. Вот они сейчас поторчат здесь, потом выпьют водки не чекаясь и пойдут к себе в бухгалтерию, или в магазин за прилавок и там будут трындеть весь день ни о чем, по сути. Кто-то сядет перед телевизором смотреть любимый сериал. Ленка будет плакать, ее муж курить сигареты. Я поеду на работу. Тетя была маленького роста, жилистая женщина. Молчаливая, с тихим глубоким голосом.

Последний раз я был на похоронах своего дедушки — героя Советского Союза. Ему стукнуло 93, он вечером поиграл в шахматы, а утром не проснулся. Как военный атташе он имел отношение к органам при Сталине. Живым вблизи я видел его последний раз помоему в шесть лет. В тот день моя сестра перевернула на себя чайник с кипятком и попала в больницу. Больше дедушка-герой никогда в моей жизни не появлялся. К моей бабушке в течении жизни он тоже интереса не проявлял — как развелся, так и свалил на государственную квартиру. На похоронах во время поминального фуршета наблюдались его боевые подруги. Они рассказывали о боевых походах и личных качествах, потом немного упились. Их оказалось несколько и выглядели они скорее как дети войны. Говорят, мой дед держал продукты в отдельном холодильнике от своих детей — под замком, но я  этого не помню.

Похороны были стандартными — несколько слов, последнее прощание. Потом опускается крышка гроба — ее заколачивают. Гроб на длинных жгутах опускается в яму. Мы бросаем по очереди горсть земли. Покойника описывать нет смысла. Каждый покойник это одежда без хозяина. Когда умер брат моей мамы, я всю ночь лежал у него на диване в комнате. Думал о чем-то. Потом пошел на улицу, пол часа где-то бродил.

В армии некоторое время в госпитале я возлил покойников в морг. Санитарки ночью боялись сами туда заходить. Я обычно заходил первый и включал свет. Потом мы тащили каталку и с нее выгружали или загружали мертвые тела. Страха или брезгливости я не испытывал, думал, что это работа такая у меня. Как у шахтера уголь или у ассенизатора его бочка на колесах со шлангом внутри. Мне больше нравился шахтер.

    Начали засыпать, полились слезы. Несколько венков и все садятся в автобус — все кончилось. Сестра плачет. Я с Ленкиным мужем курю — взял сигарету. Сигареты крепкие — беру еще одну и в голове туман. Недокуриваем и садимся в автобус.

Поминки я не навижу. Пьют водку и болтают, молчат только родственники. Поэтому я обычно сразу выпиваю сто грамм, а потом еще сто — но сегодня надо ехать на работу и встречаться с директором. Все в душе на автомате. Я еще не очень понимаю где я и что делаю. Попытался вспомнить тетю. Что я о ней помнил? Свадьба брата отца. Младшего. Она очень красивая, хрупкая, с восточным лицом. Ей больше подошло бы имя — Лейла. Ласковая и тихая как теплая южная ночь. Ее сестра — тетя Люся, волга ГАЗ-24, я на руках у отца — показываем какой-то фокус — он меня подкидывает. Я на дне рождения у старшей сестры.

— Как твои занятия скрипкой? — спрашивает дядя.

— Я ее бросил. — говорю я. Мы рассматриваем с Ирой какую-то книгу с картинками — кажется художники позднего ренессанса. На картинке кажется Бахус без штанов.

— И что — она разбилась? В дребезги? — уточняет наивно он.

Ирка в школе нажралась каких-то таблеток с подругами и ее мама  у директора. Ее лицо печальное. У Иры длинная школьная форма, до щиколоток — мы в седьмом классе. Всем интересно, что такое секс. Кто-то приносит дурацкие фотографии, все рассматривают. Опять маму вызывают в школу.

Я иду на работу — навстречу тетя Валя с большими сумками:

— Здравствуйте.

— Привет, Виталик. Как там мама? Не болеет?

— Нет, спасибо, все хорошо. — это я бросаю уже за спину, я лечу вперед. Я спешу.

Моя мама и тетя Валя у нашей калитки — о чем-то говорят. Я опять здороваюсь.

Что еще?

Я задумался. Начал перебирать мысли, воспоминания. Так мало… Всего так мало. Бесконечная, исчезающая череда событий смяла, скомкала память, как старую постель. В ста метрах от меня живут две двоюродные сестры, моя тетя, и я проходя мимо них могу вспомнить только «Здравствуйте» и «До свидания». В голове молчание, похожее на звон колоколов. Словно последний звонок. Моя школа уже закончилась. Дальше жизнь?

Находясь во Львое с супрогой и друзьями мы посетили с экскурсией красивое старинное кладбище. Обратив внимание на ухоженные склепы, я посоветовал супруге приобрести и мне именно такой на похороны. Не хочу лежать в земле. Лучше замуруйте меня куда-нибудь. Она стукнула меня по заднице.

Мне захотелось выйти из-за стола поскорее. Кто я такой, чтобы тут сидеть? Что связывает меня со всем этим?

За столом пошли разговоры. Я выпил и тут нахлынуло. Я вдруг вспомнил какие-то слова. Когда я был маленький, мы часто разговаривали с тетей Валей, когда еще жили во второй половине дома. Но что мы говорили друг другу я не помню. Я не помню, чтобы она брала меня на руки, не помню, чтобы просила что-то сделать. Я ничего не помню — моя память стерта. Это было очень давно, тридцать лет назад.

Мы вышли из-за стола, под разговоры. Попрощались.

Димка еще ковырялся в гараже.

— Ща, проверю. — музыка заиграла.

— Сколько с меня?

— Да брось ты.- Димка пожал плечами.

— Забирай мою старую магнитолу.

Димка засиял на миг:

— Без базара.

Вечером я стоял на перроне станции — ждал электричку. Было ощущение, что съел беляш с кислой капустой и вареным тестом. Взял пива в ларьке и сразу его проглотил как пираты в мультфильме. Усталость наваливалась неубранным ручным тормозом во время езды. Кто-то тронул за плече, я вздрогнул, обернулся:

— Привет однокласничек! — Вера, мы вместе учились до восьмого класса. Потом она пошла в ПТУ. Я остался, закончил школу. Потом после неудачной попытки поступить была армия, где я перепробовал все профессии от повара до санитара. Потом была первая любовь, потом вторая, третья… А Вера работала на швейной фабрике. Я шатался по подворотням с гитарами и слушал рок. Я работал в итальянской фирме, а потом попытался все же закончить институт. Я обиделся на отца раз и навсегда. Потом я устроился на хорошую работу, начал делать карьеру. Стал зам. директора, купил машину. Завел детей.

Вера стояла с такой же пивной бутылкой.

— Че — еще по одной? — предложила она.

— Ага. — согласился. — Я угощаю.

— Ух ты.

Подошел поезд мы сели.

— Ты говорят дом построил?

— Построил. — мне не очень хотелось говорить, больше слушать. Бывает так, что говорить не хочеш, ни с кем. Иногда. Особенно когда ты витаеш в облаках маркетинга, думаеш как поменять фольксваген на мерседес, а рядом человек, у которого из имущества только собака, а из развлечений — телевизор и газета «Истории из Жизни». А ты никак не можеш купить свой мерседес именно сейчас, никак, и это тебя старшным образом мучает. Но попробуй заговорить с кем-то об этом. В чужих глазах ты будеш очень жалок. Я свой «мерседес» пока не купил.

— А мы с одноклассниками встречались. Будем в этом году летом тоже встречаться. — Вера выглядела уставшей но веселой. Она вообще была оптимист. Кормила свою собаку мороженным. Собака у нее  размером как она, но зубы больше. Как многие девушки Вера была одинока. Но кажется она свыклась с мыслью об одиночестве — оно ее не тяготило. Наверно оно казалось ей торжественной необходимостью. Это как например прийти в гости и если наливают рюмку, ее выпить. Ведь отказаться нельзя.

Человек, который свыкается с обыденностью, чем-то становится похож на мебель. На одежный шкаф или пианино. Причем одежный шкаф лучше. Он солидный, необходимая вещь. На пианино только лишь время от времени играют. На пианино чаще похожи женщины. На шкафы мужчины. Вера была похожа на кадку с фикусом. Вроде и необходимая вещь, но с другой стороны предназначение непонятно. Я плавно мигрировал в сторону мебели последние несколько лет, но активно этому сопротивлялся. Выглядело это страшно. Всегда страшно, когда мужчина сердится без причины. То ему носки не нравятся, то он занят постоянно. Или к примеру, президент раздражает.

— Клава обещала приехать из Италии. — сказала между прочим Вера.

Клава была школьницей самого легкого поведения. В семнадцать лет попала на трипдачу. Моя двоюродная сестра пошла дальше — села на иглу. И все.

Вообще странно, что у нас описывают чернуху в кино, как деликатес. Чернуха в кинематографе преподносится  как нечто эксклюзивное, хотя в действительности это обыкновенная бытовуха. И корни ее не в семнадцать лет, а в пять, когда дочь смотрит на родителей и сверстников. Когда сын учится жыть на улице. Кто первый воспитывает, тому ребенок и доверяет. Если никто не воспитывает, то и в итоге получается ничто. Если воспитатели сами не сложились, карма перейдет по наследству. Хотя бывают и исключения. Клава была исключением. Уехала в Италию, устроилась, родила дочь. Дочь поступает в колледж. В Италии. А здесь ее все таскали налево и направо с четырнадцати лет. Клава смогла победить себя и стать человеком.

Однажды я встречался с одноклассниками — это было год назад. Мы собрались в очень узком кругу в последнюю субботу февраля. Я, Леся, которая в общем-то не только моя одноклассница, но и ценный родственник, Наташа и двое ребят — Андрей и мой тезка. Мы с Лесей поиграли в бильярд, она выиграла. Леся работала в банке, Наташа была домохозяйкой. Виталик имел магазин и микроавтобус с сауной. Андрей работал парикмахером и очень гордился Виталиком — тот иногда давал ему возможность попариться в своей сауне. Вместе они гордились тертьим, который всех давно игнорировал, Толиком. Говорили, что в школе он был без комплексов. В общем-то правда, ведь если человек вырос полным гавном, то чтобы его не обидеть, лучше сказать, что он был без комплексов.

Все мы были выпускниками 11-го. Я сравнивал ребят с 8-м выпуском — в восьмом все мы были ближе, дружнее. Правда в жизни звезд никто в общем-то и не поймал. Некоторые стали базарными барыгами, кто-то получил высшее образование. Один парень торгует недвижимостью. В Италии только Клава.

— Я тоже должен был ехать в Италию. — признался я.

— Да? — Вера проглотила остатки пива и поставила бутылку рядом.

— Ага. — я тоже быстро заглотил свое пиво. — Только потом отказался. Нашел здесь работу лучше — там платили не очень.

— Где? В Италии??

— Да. Это было совместное предприятие. — разговор определенно у нас не клеился. Мне не очень хотелось рассказывать о своих приключениях десятилетней давности. Потом все так изменилось, что теперь я уже и человек другой. Я вспомнил, когда я видел Клаву в последний раз. Я вернулся из армии, через какое-то время уехал в Германию почти на пол года — так получилось. Когда я ехал назад, разбился на машине. На оставшиеся деньги купил старенький Фиат. На нем и добрался домой. Здесь попал в секту баптистов, в которой познакомился с девушкой. Потом мы вместе благополучно покинули секту.

Мы гуляли с девушкой по улице, когда в многоэтажке из окна выглянула Клава, она была в легкой блузке салатового цвета.

— Привет-привет! — она весело замахала рукой.

— А кто это? — спросила моя девушка с интерессом.

— Это одноклассница. — ответил я. За сегодня это была третья одноклассница в районе.

— Что-то у тебя очень много однокласниц. — сделала вывод девушка.

Мы вышли из вагона и прошли почти весь перрон до конца. У вокзала как всегда кого-то встречали. Мужья своих жен.  Молодые юноши ждали девушек. Милиция дежурных клиентов. Меня ждали дома.

Мы попрощались. Я повернул в магазин — нужно было что-то купить. В магазине, продвигаясь к кассе я понял, что хочу еще пива. Но я двигался слишком быстро — волна покупателей подхватила меня и бросила к ногам брюнетки двадцати лет с бейджиком «Ольга». Я сразу вспомнил о жене. На выходе взял такси. Казалось это был космический корабль. Мы отчалили от огней вокзала и следуя сигнальным огням улиц плавно проплыли мимо чуждых мне планет, манящих вывесок баров и кафе. В животе еще плескалось ласковое тепло. Началась тупая задумчивость.

Ты живеш в городе, в котором жил всегда. Ты меняешся и он меняется. Интересно наблюдать все это. А вот какая-то Клава живет в Италии. Сидит у окна и наблюдает изменения там. Хотя почему именно сидит? Может и лежит. Почему-то абстрактную женщину я могу представить только сидящей или лежащей, и обязательно она смотрит мне в глаза. Лежащая женщина может вызывать искушение, сидящая женщина вызывает чаще чувство вины. Она похожа на учительницу.

Моя женщина встретила меня дома сидящей:

— Привет. Что-то отмечали?

— Да так. Немного на работе. — я разделся, снял обувь.

— Я зашила твою дырку в пижаме. Ты когда утром одеваешся, всегда куда-то спешишь.

— Я когда утром одеваюсь, всегда куда-то бегу за ребенком. — отвечаю.

— Он далеко не уйдет. — по-философски заметила Ольга. — Будеш ужинать?

Я помыл руки и натянул пижамные штаны неспеша — дырки не было. Вспомнил, что в машине стоит новый Пионер. Дети спали. Мы были вдвоем. Я сел есть. Ольга села напротив. Я встретился с ней глазами и почувствовал себя виноватым. Все мужики — дети. Все жены — родители.

— Хочешь поехать за границу? — спросил я.

— Ну не сейчас же. — ответила она.

— В Италии средняя зарплата 1300 евро.

— У кое кого здесь тоже. — ей всегда было легко. Она не понимала, почему я такой тяжелый. Зато чувство юмора у нас было идеальным. Это спасало, когда мы были наедине.

— Японский пионер, магнитолам всем пример. — проговорил я.

— Ты его таки поставил?

— Да.

— У кого? У Димы?

— Ага.

— Ты ему что-то заплатил? — сделала Ольга контрольный вопрос.

— Отдал старую магнитолу.

За окном послышался гул поезда — где-то очень далеко. Я опустил голову на стол.

— Устал?

— Да.

— Идем спать. Лена собирается ехать в Италию. Твоя мама сказала. Оказывается всю зиму учила итальянский.

— Вместе с ребенком?

— Пока сама, потом думает как-то всех перетащить. — Ольга быстро домыла посуду и вытерла руки полотенцем. — Ты завтра никуда не едешь?

— Еду по делам. — ответил я и встал, включил компьютер в гостинной. У меня еще была работа. Кроме того я думал накачать музыки в машину. Оля облачилась тоже в пижаму и стала сразу близкой и доступной. Я пожалел о пиве. Легким шорохом закрылась дверь — я остался один. Привычным движением я включил какую-то компьютерную игру. Мне не хотелось ни о чем думать. Вооружившись плазменным автоматом, я пошел гонять чертей.

Виталий Рождаев