Для меня Америка выглядит как здоровенный Додж Челленджер 1972 года, или Шевроле Камаро. Примерно когда я родился, такие машины ездили по территории Соединенных Штатов. Еще это загорелый парень 30 лет в бейсболке, у которого в машине опущено стекло, потому что кондиционера нет или он сломан, а его машина, глотающая 30 литров, может до 60 миль уйти за девять секунд. Это пожалуй все.
Разве добавить еще клуб в клубке сигарет, с музыкой Нила Янга. Где-то здесь сиди тдевченка, у которой рубашка завязана узлом и когда я оказываюсь рядом, то понимаю, что под рубашкой больше ничего нет. Короткие джинсы с дыркой на колене и кеды на босу ногу. И в волосы что-то заплетено – сложно даже рассмотреть что. Вот и вся Америка. Крики из окна на узкой улочке, набережная, где героям Ким Бессинджер и Микки Рурка пропукали мелодию из «Челюстей». Джек Дениелс, и глаза его цвета, которые пробивают до сердца.
Бывает иногда очень необычно, когда находишь фильм, который смотрел мельком когда тебе еще было 24, сестре 20. В экране телевизора мелькнул фрагмент и ты прилип накакое-то время, вдруг понимая, что небольшое окошко в атмосферный сеанс оказалось открытым. Смотришь некоторое время, пока то, что ты включил на пятидесятой минуте, не закончится через пол часа. Это сейчас я понимаю, что парень с сигаретой в руке, который болтает с Харви Кейтелем – Джим Джармуш. И вот этим утром я смотрю на Джармуша, где он играет парня с сигаретой в руке и вижу, что на его месте может быть Александр Столяров. А Джармуш без особой сложности может сыграть и Александра Столярова. Оба режиссеры, оба снимают кино. Оба снимаются в кино. Джармуш и Столяров курят сигареты. У одного из них я эти сигареты периодически стреляю. А моя дочь играет у него в спектакле ангела.
Тонкий дымок над чашкой с надписью «Викодин». Я, закинув ноги на стол смотрю кино. За окном зеленая стена. Прямо под стеной автомобиль. Позавчера на скорости 140 километров у меня отказали тормоза. Педаль провалилась почти до упора – потом на СТО скажут, что порвался тормозной шланг. Ну, в общем, я так и пролетел на 140 через красный свет в Стоянке. Пешеходы немного открыли рот. Машина, накренившись, вошла в закругление перед мостом, слегка присев всеми колесами, а я, невозмутимый, как пилот истребителя притормозил двигателем и доковылял на стоянку. Цена моей жизни – 290 гривен за шланг и ремонт. Можно снова ездить 140.
Смотрю фильм и мысленно уже там – в 1995 или 1985. Атмосфера смешанных наций, голосов, кажется, даже запахи сигарет и бензина улиц мерещатся рядом. Это так похоже на мир, в который хочется попасть. Наверно, когда я поеду с близким человеком в путешествие, я повезу его в Нью-Йорк. Перед этим составлю карту тех мест, где снимались 9 ½, «С унынием в лице», «Таксист», «Запах женщины». И вот и мы поселимся ночью в отеле на 65-м этаже с видом на Манхеттен с окном во всю стену, выпьем «Джона Дениелса» («я с ним так давно знаком, парень, что он для меня уже Джон»). А утром с гидом окажемся на набережной, в китайском квартале, возле магазинчика «кофе и сигареты», под мостом, где слепой полковник мчался на феррари навстречу судьбе. В ресторане, где он танцевал танго с чужой невестой. Оказаться на Бродвее и вспомнить «Весь этот Джаз», и опять сигареты, и жизнь в окружении женщин и любви, страстей, когда каждая комната этого дома наполнена как коробка фокусника и с трудом закрыта на защелку. И если надавить на эту защелку, ящик Пандоры выбросит целый мир из головы, засыпая конфетти и пуэрториканцами, Элизабет, смотрящей на рыбу на столе и Джона, смотрящего на Элизабет. Его сумасшедшая улыбка и ее локон белоснежных волос.
— А если я не захочу?
— Тогда я уйду.
— Я не хочу, чтобы ты уходил. – и он завязывает ей глаза, а она отправляется в мир приключений, из которого уже никогда не вернется. Никогда. Алиса и белый Кролик.
Смотреть кино и жить там – это фантастика. Так появляются фильмы в твоей голове, которые дышат, смеются и накатывают волнами океана с белым песком. Трек из «Дикой Орхидеи», женщина на углу 110 улицы. Это не Крещатик, и не Саксаганского, не гостиница «Кооператор», где в старой наливайке я столкнулся с пьяным Богданом Бенюком и он вручил мне рюмку с коньяком, выбравшись, пошатываясь под свет фонарей и шум машин. Это не клуб 44, клуб 44, это большая и глупая подделка.
Нет. Я хочу с тобой съездить в Бруклин и вдохнуть этот же кофе, который сейчас на столе.
— Звезды не всегда бывают в небе. – говоришь ты. – Если посмотреть в зеркало воды в озере или в город из окна летящего самолета, то звезды лежат внизу. И тогда получается,что ты идешь или летишь между звезд. Как метеор.
Жизнь, это стрела, выпущенная из лука. Смерть, это продолжительность ее полета. Цель стрелы – это огромный крик каждое утро – «Я счастлив! Я живу! Я дышу!»
Я сделал себе еще кофе и вышел на улицу. 30+ на дворе,теплый душистый воздух молодой листвы, улитки на дорожке. Мама в доме сестры с ребенком, за забором сосед обливается холодной водой. Все наполнено жизнью. Коробка фокусника везде. Что я сегодня сделал? Просто посмотрел хороший фильм. Я махнул рукой Володе и стрельнул у него сигарету. Стал у стены дома, опершись спиной и затянулся. Кофе смешался с дымом и сладковато-горьким комком опустился в горло.
Один мой знакомый рассказал мне удивительную технику визуализации. Если ты любишь какую-то землю или город, представь их как женщину. Прекрасную, молодую, любящую. Которую ты обнимаешь и целуешь. И если каждый день ее прижимать к себе, то ты навсегда останешься с ней.
Бруклин, это странно, но я обнимаю тебя и окно 65 этажа в отеле. Обнимаю звезды на земле и в небе, дышу этим воздухом. Я целую тебя, 110 улица и рыбная лавка, где Элизабет нашла Джона. Я смотрю в твои глаза и улыбаюсь, моя жизнь, в которой я хочу жить каждый день и знать что впереди намного интереснее чем за спиной.
Я прыгаю с вышки в бассейн, я иду через лес в паутине, сжимаю твою руку. Я качаюсь в брошенной пожарной вышке над лесом на ветру. Я прыгаю с тобой через ров в степи, обвалив землю вниз. Я включаю «Helele» вдавливая педаль газа. Я прикасаюсь к твоим губам и делаю глоток кофе. Моего кофе с ароматом жизни и загадочным Бруклином в моей голове.
Я люблю это все. Мне 30 лет и на моей голове бейсболка, а в руках тонкий руль Доджа Челленджер 1972 года с девченкой в джинсах, и кедах на босу ногу. Ну что, – я смотрю в ее глаза. Начнем?
Виталий Рождаев
