Советский шпион, работавший в «Моссад» много лет

Этот израильтянин так рьяно работал на «Моссад» в Европе, что однажды ему решили устроить проверку. Бездоказательно обвинили, что он – агент КГБ. А он вдруг признался, что так оно и есть. Масштаб ущерба был огромен: Зэев Авни сдал советской разведке всех агентов «Моссада» в Европе.

Советский, а затем израильский гражданин Вульф Гольдштейн родился в 1921 году в Риге. Его отец был известным членом студенческого социалистического движения Латвии, но в 1922 году был депортирован из страны за участие в беспорядках. Семья Гольдштейнов перебралась в Берлин, но здесь вскоре начались еврейские погромы под руководством набирающего влияние Гитлера. Так Гольдштейны оказались в Швейцарии, где 15-летний Вульф поначалу чувствовал себя крайне одиноко, пытаясь найти утешение в книгах, которые семья привезла с собой. Немногочисленные эти книги оказались полным собранием сочинений Ленина. Юноша пропал – поверил в идеи Маркса, в счастье, которое возможно лишь при коммунизме, в необходимость борьбы с империализмом. На фоне новых интересов появился у Вульфа и друг-наставник. Им стал Карл Виберал – как впоследствии станет известно, работающий под прикрытием шпион советской разведки. Виберал помог юноше изучить русский язык, на котором писал его кумир Владимир Ильич Ленин, поднатаскал молодого борца за коммунизм в общих вопросах марксизма-ленинизма, а также, видимо, передал ему немало шпионских хитростей. Как позже признавался сам Вульф, именно Виберал перед окончательным отъездом в Москву посоветовал ему приглядеться к Востоку.

 

В 1948 году, вскоре после возникновения Государства Израиль, Вульф Гольдштейн вместе с беременной женой репатриировался и обосновался в одном из киббуцев. Вскоре, правда, Вульф оттуда уехал, причем один – то ли из-за измены жены, то ли из-за того, что в киббуце стало известно о «красных» взглядах Гольдштейна, которые он особо не скрывал. После изгнания он вновь обосновался в Цюрихе и выразил готовность бесплатно работать на израильское посольство. Дипломаты были им довольны – уже через несколько месяцев Вульф вернулся с их рекомендациями в Израиль и тут же устроился работать в МИД, сменив имя на Зэева Авни. Усердие и знание иностранных языков помогли ему получить место в экономическом отделе, а затем – в консульстве в Брюсселе. Работа была очень важной: именно в столице Бельгии сотрудники консульства договаривались о поставках оружия в обороняющийся от враждебных соседей Израиль.

В конце 1952 года за помощью к Авни обратились из «Моссада». Стоит отметить, что в то время работники МИДа крайне неохотно шли на сотрудничество со спецслужбой: это сулило массу проблем и никаких преимуществ. Тем более что тот период был крайне неудачным для израильской разведки: провалы резидентов происходили один за другим. Однако, к приятному удивлению «моссадовцев», Гольдштейн с удовольствием согласился выполнить деликатную просьбу. Израилю стало известно, что Египет ищет специалистов для создания новых типов вооружения. Вот «Моссад» и решил предложить своих «специалистов, которые могли бы оперативно узнавать обо всех «ноу-хау» в египетских разработках. Авни выполнял роль вербовщика и справился с ней блестяще. Ему стали поручать другие задания – в основном, он перевозил по Европе секретные документы. Вскоре новоиспеченный агент «Моссада» получил повышение и был переведен в Белград. Однако сам Авни был недоволен – он настойчиво просил своих кураторов о полноценном трудоустройстве в «Моссаде».

И вот в середине 1956 года Авни неожиданно приехал в Израиль – якобы «по семейным обстоятельствам», для ухода за больной дочкой. Но по прилете он отправился не в киббуц, где жила его жена, а в главный офис «Моссада». Здесь он оставил главе «Моссада» Исеру Харелю записку с просьбой о личной встрече. Как позднее рассказывал в своих мемуарах Харель, записка сразу насторожила его. Авни не только просился в «Моссад», но и предлагал развернуть в Югославии разведывательную сеть. Это было странно – у Израиля были отличные отношения с Югославией, а внедрение агентов могло их испортить. «В то время мало кто был готов работать с нами на добровольных началах, – рассказывал Харель. – Да и, честно говоря, я никогда особенно не верил в высокие человеческие порывы: сама жизнь не раз убеждала меня, что чем более высокопарные слова произносит человек, тем, как правило, более корыстны и низменны его мотивы. Авни же буквально источал энтузиазм и готовность беззаветно отдавать всего себя нашему делу». Тем не менее Харель все-таки назначил Авни встречу. «Он все время говорил, что приехал в Израиль случайно, ради дочери, у которой есть проблемы со здоровьем, вновь и вновь к этому возвращался, и меня это начало раздражать. В конце концов я дал понять, что наша встреча закончена, но – просто на всякий случай, чтобы при необходимости можно было найти повод для повторной встречи – добавил, что подумаю над его просьбой о переводе в «Моссад» и позвоню ему, чтобы сообщить свой ответ», – писал Исер Харель в своих воспоминаниях.

Вежливо попрощавшись с Авни и пообещав подумать о его переводе в «Моссад», Харель принялся изучать дело Зэева. И тут-то и наткнулся на имя Карла Виберала, который при тщательной проверке оказался полковником ГПУ СССР, носившим позывной «Пауль». Однако каких-то твердых улик, подтверждающих связь Авни с советской разведкой, обнаружить не удалось. Тогда Харель решил пойти ва-банк и пригласил Авни для встречи в своем «офисе», который на самом деле был конспиративной квартирой. В соседней комнате с той, где должна была произойти беседа, находился глава ШАБАКа Амос Манор.

Дальнейшие события оказались полнейшим шоком для всех, кто находился в квартире. Впустив Зэева в квартиру, Харель практически с порога заявил ему, что знает, что Авни работает на КГБ. «Ты, подонок, советский шпион, работающий на Москву с самого своего приезда в страну!»– воскликнул Харель в лицо Зеэву Авни, едва тот вошел в комнату. Как писал Харель, стоило Авни ответить «нет», как разговор был бы окончен – ни одного реального доказательства у главы спецслужбы не было. Однако Зэев после минутного молчания заявил: «Да, вы правы: я действительно советский разведчик, но больше вы от меня ничего не узнаете!»

Авни рассудил по-своему. Вот как он описывал ситуацию в своих мемуарах: «Заявление Хареля повергло меня в шок. Я был уверен, что “Моссад” не может выдвигать подобные обвинения против высокопоставленного сотрудника МИДа без всяких оснований, и решил, что у них вполне достаточно фактов для моего ареста. Значит, нужно было выиграть время, понять, какими фактами против меня они располагают и уже на основании этого выстроить линию защиты. И я решил признать справедливость их обвинения, но ни в коем случае не открывать им известные мне тайны. Был еще один момент, который толкнул меня именно на такой шаг. Я понял, что нахожусь на явочной квартире, где они могут сделать со мной что угодно. В том числе и убить, и никто об этом не узнает. Поэтому мне хотелось как можно скорее оказаться в обычной тюрьме, где я бы чувствовал себя более защищенным…»

Оказалось, что с самого начала работы в МИДе Израиля «Тони» – позывной, выданный ему Карлом Вибералом – постоянно передавал «информацию» советским спецслужбам. Однако какую информацию – было непонятно, Гольдштейн не рассказывал ничего, будучи свято убежден, что боролся за правые идеи. Допрашивавший его полковник Иегуда Праг все время снабжал заключенного различной антикоммунистической литературой, которая должна была заставить двойного агента усомниться в его идеалах.

Однако на Авни не действовало ничего, в том числе даже доклад ХХ съезда партии, развенчавшего культ Сталина. Сломила его только статья лидера итальянской компартии Пальмиро Тольятти, в которой он аргументированно «разгромил» коммунизм. Наутро шпион в слезах заявил тюремщикам: «Позвоните Прагу и передайте ему, что я готов рассказать все…»

Масштаб ущерба, нанесенного Гольдштейном, был огромен: шпионская сеть Европы была практически полностью «засвечена», что привело к отзыву действовавших агентов. Зэев Авни провел в тюрьме восемь лет из положенных 14, выйдя на свободу в 1965 году благодаря примерному поведению. Он обосновался в поселке Ришпон, где открыл частную клинику. В 1980 году он переехал в Хадеру, где и остался вплоть до своей смерти в 2001 году. Так окончилась жизнь человека, впоследствии названного «самым удачливым советским разведчиком за всю историю противостояния советских и израильских спецслужб».
Андрей Довлатов