У советолюбов-поцреотов неистово бомбануло от того, что Министерство обороны РФ признало факт гибели 41 миллион 979 тысяч советских граждан, в том числе более 19 миллионов военнослужащих и около 23 миллионов гражданского населения. А как это так получилось, что до сих пор не могли назвать число погибших, не говоря уж о том, чтобы похоронить их по-человечески?
Алексей Кривопустов, руководитель Туапсинского филиала поискового отряда Кубанский плацдарм, рассказывает:
…В конце 50-х, после войны, уже гуляли по наркомату обороны и местным военкоматам приказы, что останки павших, того, надо бы убрать. И в этом было меньше человеческого отношения к погибшим. Больше того, что надо было скрывать громадные человеческие потери…
…Я расскажу о мукомольных заводах. В военное и первое послевоенное время были созданы или восстановлены такие. Небольшие. Были они и в Туапсинском, и в Апшеронских районах. Это только те, про которые мне известно от стариков. Семь десятков лет назад, страна не знала современных химических удобрений. Поля удобрялись костной мукой. Животных, реже – рыбы. Десятки тысяч солдат стали рожью и хлебом, их кости были рассеяны на советских полях. Из лесов и гор, приносились и привозились кости, сдавались на заготпункты.
В период страшных боев на Кубани, отступления 1942-го и наступления 1943-го павшие солдаты не хоронились. Вообще. За очень редкими исключениями. Одиночные могилы – это офицеры, те, кого не похоронить просто было не возможно. Групповые – это как правило, просто санитарные сбросы. В воронки да траншеи. И то – в лучшем случае. Большинство убитых, не говоря уже о пропавших без вести, просто оставались лежать на полях боев. Если они мешали немцам, то их санитарные команды, очень редко закапывали наших солдат, чаще – просто сбрасывали в лощину или овраг. Я находил такие сведения, среди немецких документов. Наши же, зимой таких называли «подснежниками», летом – «огурцами». Потому, что через пару дней на жаре, тела сильно раздувались. И обходили стороной. Это не цинизм. Это правда войны. Соседство смерти было привычным, а хоронить не было никакой возможности. Надо было думать о живых, и выживать, и воевать. И только на это хватало человеческих сил. Нельзя осуждать солдат и командиров, команды, ответственные за захоронения. Да и похоронных команд, как таковых, практически не было. В ротах – четверть личного состава. Голод и холод осени, каменная, перевитая корнями земля. Отсутствие лопат, которых не хватало, чтобы выдолбить в горной земле окоп. Не то, чтобы отрыть могилу. И оставались забытые солдаты лежать по склонам и полянам. По сей день мы поднимаем таких – «верховых». Лишь слегка засыпанных перегнившей за десятки лет листвой, а дожди вымывают на свет божий пожелтевшие солдатские косточки.
Иногда, в тылах частей, действительно делались захоронения. Кроме информации в списках безвозвратных потерь, к ним прикреплялись схемы захоронений с привязкой к местности, составленных ответственными офицерами. С фамилиями, датами. Но во многих случаях, и эти фамилии, эти бойцы пропали навсегда. Как такое могло произойти, я расскажу ниже.
По самым скромным данным, в горах под Туапсе, погибло и пропало без вести около 100 000 солдат и офицеров Красной армии. Если сложить все цифры официально похороненных и перезахороненных бойцов в мемориалах Туапсинского района, их наберется всего то около десятка тысяч. Возникает очевидный вопрос – а где остальные? Где похоронены, куда делись?
Я беседовал со старожилами сел и хуторов, очевидцами, глубокими стариками, которые в войну еще были детьми. С разными поколениями поисковиков, просто со сведущими людьми. Не возможно в рамках одной статьи, рассказать все то, что мне удалось услышать и записать. К примеру, на мой вопрос – а известны ли вам забытые захоронения русских солдат, старики сел и хуторов отвечали практически одинаково: «Немецкие, да, знаем, кресты были. Да они уже раскопаны все. А наших – нет, не знаем, не видели». В этих ответах была правда, но было и то, о чем люди не хотят вспоминать, и говорить по сей день.
Один из стариков хутора Островская Щель: «да еще в 1944-ом, как южный ветер с перевала подует – так дышать не возможно было. Мертвечина… Да и северный тоже. С Каратянского-то хребта…». Бои в том районе закончились зимой 1942 года. Десятки тысяч солдат лежали брошенными в горах, в шаговой доступности от сел, хуторов, колхозов.
Но и тогда, когда война откатилась уже далеко, этих солдат хоронить было некому. В селах оставались лишь женщины, старики, дети. А первейшей задачей было восстанавливать хозяйство, работать на фронт. Весной 43-го, председатели колхозов, по распоряжению от военных, иногда выделяли подводы и лошадей, с «похоронными командами» — детьми и стариками. Но что они могли сделать? Да еще с тем, что осталось от солдат, пролежавших в лесу с осени? По свидетельствам стариков – тех, что поближе, обвязывали колючей проволокой, волокли к ближайшим ямам или воронкам, а часто просто складывали в промоины да ручьи, чтобы унесло талыми водами да паводками…
Шла война. Страна нуждалась во всем. Так же было и в послевоенные годы. Кроме того, в конце 50-х, после войны, уже гуляли по наркомату обороны и местным военкоматам приказы, что останки павших, того, надо бы убрать. И в этом было меньше человеческого отношения к погибшим. Больше того, что надо было скрывать громадные человеческие потери. Те, кто постарше, вспомните. Как от десятилетия к десятилетию все возрастала официальная цифра общих потерь в Великую Отечественную войну…
Я расскажу о мукомольных заводах. В военное и первое послевоенное время были созданы или восстановлены такие. Небольшие. Были они и в Туапсинском, и в Апшеронских районах. Это только те, про которые мне известно от стариков. Семь десятков лет назад, страна не знала современных химических удобрений. Поля удобрялись костной мукой. Животных, реже – рыбы. Десятки тысяч солдат стали рожью и хлебом, их кости были рассеяны на советских полях. Из лесов и гор, приносились и привозились кости, сдавались на заготпункты.
В начале двухтысячных, умирала одна очень старая женщина. В 50-60-х она на работала приемщицей на заготпункте у станции Гойтх. Перед смертью, не желая уносить такую тяжесть с собой, она рассказала о таких сдачах. По ее словам, на станции всегда стояли два вагона – для костей. Они отправлялись раз в месяц, а то и чаще, на мукомольные заводы. Подразумевалось, что это – кости животных. Но все знали, чьи это косточки. Чтобы вовсе уж не кощунствовать, не принимали только черепа. Веским подтверждением этого – работа поисковиков. Еще будучи подростком, работая с отрядом на Шаумянском перевале, мы и я, удивлялись тому, что среди наших находок – сплошные черепа да мелкие кости. Крупных – не было. То же самое по сей день. У найденных нами в августе 2015 года верховых солдат полностью отсутствуют крупные кости скелета.
Еще один старик, бывший житель не существующего уже Перевального, дополнил подробностями. Всем тогда хотелось выживать. И есть. Сдавался на заготпункты самолетный дюраль – стоил он 25 копеек. Мальчишки собирали патроны, выковыривали из них пули, а из пуль выплавляли свинец. Килограмм свинца на заготпункте стоил 12 копеек. Килограмм костей – четыре копейки. Солдаты шли дешевле свинца… И подобных рассказов у меня записано десятки.
Имена. Большинство имен, которые можно было сохранить, тоже пропали навсегда. Согласно распоряжению, все найденные солдатские медальоны, в обязательном порядке нужно было сдавать в отделения милиции или сельсоветы. Далее они предавались в военные комиссариаты. А там – просто выкидывались или уничтожались. Стране не нужны были мертвые – за них надо было платить компенсацию семьям.. Я уже не говорю о утраченных, или сознательно уничтоженных списках безвозвратных потерь, боевых донесениях. Стране нужны были безымянные. Без вести пропавшие.
Но и с ними обходились по-скотски. То о чем не любили вспоминать старики, все же прорывалось в их рассказах. Да. Были воинские захоронения, братские могилы у сел и хуторов. Это были и военные, и госпитальные, и дозахоронения первых послевоенных лет. Опять таки, чтобы скрыть масштабы потерь, а иного объяснения я этому дать не могу, в 70-х МО была устроена «великая перетасовка», иначе, этого не назовешь. С помощью техники и солдат, такая могила, скажем у села Гунайка, вскрывалась. Останки, вместе с землей, грузились на самосвалы, и вывозились в другое место. Все это сваливалось в подготовленные ямы. Засыпалось и разравнивалось. Известное братское захоронение становилось неизвестным.
Артем Карапетян, в 65-ом, солдат срочной службы:
«Нашу роту отправили раскопать солдат, на берег реки, у Майкопа. Там уже росли довольно толстые деревья, но до нас их спилили, остались только пни. Мы корчевали пни, а потом раскапывали ямы. В них были и солдаты, и гражданские – это видно было по обуви, и сохранившейся одежде. Гробы, правда, привезли. Укладывали битком. Офицер считал – всего выкопали мы почти 2500 человек. Один солдат золотую монету нашел. Офицер забрал.»
Я спросил, а что было с ними потом?
«Да ничего, ответил Артем. Их перевезли, мы же их и закопали, прямо у Майкопского аэродрома».
Теперь взгляните на список захоронений в Майкопе. У аэродрома – официальных братских могил нет. Так же нет ни одной могилы, с таким количеством похороненных. Это – только один из таких рассказов…
Большинство братских могил, даже тех, которые точно отражены в документах ОБД, просто уже не существует.
Отсутствие руководства и организации по увековечиванию памяти павших со стороны Министерства Обороны в послевоенные десятилетия, кроме вовсе уж кощунственных действий, наложило свой отпечаток на работу поисковиков, которая была, по большому счету, никем особо не контролируема и не организуема.
Отряды работали в лесах и горах, находили павших, десятками, сотнями. Порой – с именами в медальонах и на личных вещах. Перезахоронения проводились там «где разрешили», часто даже в мемориалах, находящимся в других районах. Большая часть такой информации, добросовестными поисковиками отправлялась туда, где ей и быть должно – в военные комиссариаты. Далее она обязательно должна была попасть в ныне публикуемые документы и архивы МО. Но как говорят сейчас – «что-то пошло не так». У меня на письменном столе и полках – несколько папок с отчетами отрядов, протоколами эксгумации, начиная с 90-х годов. Смею заверить читателей. Большей части информации о таких захоронениях ни в военкоматах, ни в МО нет. И вы ее нигде не найдете. Это только по количествам солдат безымянных. Но основная трагедия – с теми, кому удалось вернуть имена. Большей части этих имен, этих найденных и похороненных солдат, вы не найдете нигде. Ни в архивах МО или обратившись в военкомат, ни даже на досках со списками солдат, похороненных в таком то мемориале. Потому что у местных администраций, не хватает денег на их обновление. Но это уже – скорбная дань современности.
Отсутствие какой либо систематизации и централизованного сбора отчетов поисковых отрядов, обмена информацией, тоже наложило свой отпечаток. Далеко не все добросовестны и ответственны в своей работе. Отчеты не составлялись, а если и составлялись, то не передавались, а если и передавались, то уже в давно умершие и не существующие «вышестоящие» организации. Кроме того, за прошедшие десятилетия сотни отрядов из других регионов, работающие скажем у нас, в Туапсинском районе, просто увозили обнаруженные останки солдат в свои города, для захоронения там. Не оставляя никакой информации о местах обнаружения, именах. Этим нужны были «результаты экспедиций», отчеты, пиар, показуха.
Невозможно не упомянуть всякие самопровозглашенные группы «поиск», школьные команды 80-х, серых и сердобольных копателей. Ими так же, обнаруживались останки. Часто, они просто закапывались где попало, зачастую, без всякого обозначения мест захоронения, мест обнаружения.
Подводя итог тому что нам известно, тому, что я изложил в этой статье, могу однозначно сказать тем, кто ищет своих погибших и пропавших без вести, пусть я и отниму надежду. Подавляющего числа погибших, похороненных, пропавших без вести просто нет. И не осталось их следов. Только наша память.
Мы и вы, те, кто ищет, собираем по крупинкам то, что осталось от перемолотого государственной машиной. Павших. Пропавших.